— Упрямица. Почему бы тебе не признаться себе, что ты испытываешь ко мне влечение, как и я к тебе? Это бы упростило нашу совместную жизнь.
— Потому что нет никакого влечения. Лично с моей стороны. Что касается тебя, то это твои проблемы, а не мои, — тихо, но уверенно произношу, пытаясь подняться. Каан не думает меня отпускать. Без спроса переворачивает меня на спину, сам нависает надо мной. Глаза с лица смещаются вниз, к груди, потом медленно возвращаются к лицу. Он опирается на один локоть, второй рукой осторожно проводит по щеке. Отворачиваю лицо в сторону, его дыхание опаляет. Он настолько близко, что я начинаю задыхаться от его запаха, от него самого, от того, что сейчас происходит. Мысленно кричу «нет», а где-то в глубине подсознания что-то кричит во мне «да». И когда Каан оказывается между моих ног, прижимается бедрами к моим бедрам, я крепко зажмуриваю глаза от предательства своего тела. Оно бесстыдно льнет к нему. Его губы касаются моей шеи, из груди вырывается стон. Стон, который должен быть заглушен. Кожа, где касаются его губы, горит, пылает, сгорает. У меня происходит какое-то раздвоение личности: одна нашептывает мне отдаться ему прямо сейчас, вторая укоризненно напоминает мне, как я здесь оказалась. Какое я бы приняла решение, не знаю.
— Каан! — раздается в дверях противный голос Валиде. Но именно сейчас я даже рада, что она ворвалась без стука. По лицу Каана как раз можно понять, что он думает, по поводу внезапного появления тетушки. Он ее сейчас просто убьет. Его лицо ожесточается, губы сжимаются, а в глазах мечутся громы и молнии. Приподнимается, я торопливо откатываюсь от него, прячу от Валиде глаза, спешу укрыться в ванной. Закрыв дверь, прислоняюсь к ней спиной, прислушиваюсь к тихим голосам. Каан не орет. Через какое-то время дверь спальни тихо закрывается. Я осторожно выглядываю, понимаю, что никого в комнате нет. Облегченно выдыхаю. Нужно умыться, охладить лицо. Потом лечь на софу и уснуть до того, как вернется муж и возобновит перерванное занятие. Я на такое развитие сюжета не подписывалась.
— Зачем нам двоим такой огромный дом? Могли бы и в отеле пожить, — кидаю на диван широкополую шляпу, оборачиваюсь к Каану. Он улыбается, останавливается напротив меня, засунув руки в карманы светлых брюк.
— Я не люблю толпу. Меня можно назвать социофобом. После смерти родителей мне бы уединиться, пережить потерю, но вместо этого меня дергали со всех сторон. Родственники делили не только опеку надо мной, но и делили акции холдинга. Любитель тишины вынужден постоянно находится на всеобщем обозрении, контактироваться с людьми и изображать заинтересованность. Поэтому, когда у меня выдается возможность побыть в одиночестве, я стараюсь снять дом, свести к минимуму контакты с людьми.