Не нашёл места поближе? Хочет что-то показать?
Море катило низкие тяжёлые волны. Ближе к берегу они вскипали пеной на гребнях. Движение воды напоминало колыхание расплавленного свинца. Языки прибоя с шипением лизали песок и уползали обратно, оставляя солёную пузырящуюся слюну и бурую кайму мокрых водорослей. Осенний ветер налетал порывами — и уносился прочь. Запах моря будоражил ноздри, наполнял грудь странным возбуждением. Чувство было приятным и даже каким-то… Успокаивающим, что ли?
Может ли возбуждение успокаивать?
Надо спросить настоятеля Иссэна, знатока парадоксов.
Осенний берег.
Песни поём втроём:
Я, ветер, прибой.
На миг тучи прорвал золотой клинок солнечного луча. Там, где он ударил в воду, свинец превратился в сверкающую искрами синеву — и вновь поблёк.
У подножья скалы Цуиёши обернулся, махнул рукой: за мной. Поднимаемся, значит. Вроде и так не ясно. Ну, полезли. В гэта по скалам лазить не слишком удобно, так что я их ещё внизу сбросил, и носки заодно. Босым взбираться оказалось неожиданно легко: уступы и толстые корни с готовностью подставлялись под ладони и ступни. Вскоре я уже стоял на ровной, будто срезанной ножом вершине. Глянул вниз: не так чтобы высота высоченная, но свалиться отсюда не хотелось бы. Ещё сломаешь себе что-нибудь, и хорошо, если руку, а не шею.
Цуиёши тоже смотрел вниз, кривился.
— Это был умысел, — лицо Ясухиро-младшего, и без того не слишком приветливое, стало мрачней тучи. Сейчас он очень походил на своего отца, раздраженного чьим-то проступком. — Злой умысел. Уверен, она нарочно сюда забралась.
— Кто?
В ответе я не нуждался. Я знал, кто.
— Эта женщина. Тогда ещё женщина.
— Зачем?
Вместо ответа Цуиёши одним неуловимым движением извлёк из-за пояса боккэн[71]. Не лёгкий бамбуковый синай[72] — тяжёлый боевой меч из дуба. Опасное оружие, для мастеров. Проломишь случайно противнику голову — и здравствуй, фуккацу!
Ещё миг назад Мигеру, вскарабкавшийся следом за нами, смотрел на море тем взглядом, каким голодный пёс смотрит на кусок мяса. Чтобы это понять, мне не нужно было видеть его глаза под маской. Я не успел заметить, когда безликий развернулся к Ясухиро-младшему — по-волчьи, всем телом — и поудобнее перехватил свою клюку. Казалось, Мигеру всё ещё опирается на неё, но я видел: в любой миг каонай готов пустить клюку в ход. Видел это и Цуиёши, просто притворился, будто не замечает. Поза моего слуги ясно говорила такому знатоку, как сын сенсея: каонай будет защищать господина до последнего, и плевать ему, кто перед ним — мелкий уличный бандит или младший наставник школы воинских искусств.