— Хотела. И хочу! — отпираться нет смысла.
— То, что хочешь — это я вижу. У меня все джинсы из-за тебя теперь мокрые.
— Ублюдок, — мои губы тоже растягиваются в безумной улыбке.
Разве сумасшествие заразно?
Видимо, да.
Он утыкается лицом в моё плечо и, подцепив губами спущенную лямку, возвращает её на законное место. Очередной сеанс укрощения строптивой закончен. И победу ожидаемо снова одержал он.
Кто его этому научил? Кто научил его так тонко манипулировать желанием женщины?
Он не просто красивый псих, он опасно красивый псих. Его эротический магнетизм — самое страшное оружие.
— Есть хочешь? Или как утром — всё на ковёр?
Перевожу взгляд на поднос — там две тарелки с жареным стейком, миска с салатом и заварник, расписанный гжелью.
— Почему две порции?
— Терпеть не могу есть один.
А потом мы сидим друг напротив друга: я на краю кровати с подносом на коленях, он с тарелкой в руках на полу, и, глядя друг на друга, молча поедаем свой поздний остывший ужин.
* * *
Рука затекла так, что кажется, будто произошла безвозвратная атрофия мышц. Я выйду отсюда калекой! Умалишённой седой калекой!
Я проснулась сильно не в духе, так что снова готова рвать и метать. После того, как мы вчера поужинали, Кай снова прицепил меня к кровати, объяснив это тем, что так надо.
Так. Мать твою. Надо.
Грёбаный извращенец!
Может, он действительно ловит кайф, ощущая себя властным господином? Быть может, он прямо сейчас смотрит на моё беспомощное положение и дрочит? А что — установил где-то скрытую камеру и наслаждается своей безумной игрой.
И вдруг всё-таки нет никакого сакрального смысла моего тут нахождения, и я действительно здесь случайно? Например, я похожа на его бывшую-суку, и он решил выместить злость на той, которая так похожа? Или, допустим, на его мать, которая его избивала, или бросила, или занималась непотребством при маленьком сыне. Судя по тому, что он однозначно поехавший — это совсем не исключено. Чужая душа — потёмки, а душа Кая и вовсе густые непролазные дебри.
Ясно одно — я устала. Я хочу домой. Я хочу обнять своего ребёнка! Мне до смерти надоела эта унизительная роль собаки на привязи.
— Кай! Кай!!! — кричу в пустоту странной доисторической комнаты, и голос мой впитывает лепнина на потолке, ковёр ручной работы, тяжёлые портьеры, которые он любезно раздвинул, позволив мне любоваться густой зеленью за окном и пробивающимися сквозь её кружево робкими лучами солнца.
— Кай, ты оглох?! Я хочу в туалет! Сними уже эти сраные наручники! — кричу уже громче, и ответом мне снова становится лишь звенящая тишина.