А ведь действительно, его мать умерла не так давно, что он делает здесь? Почему он не оплакивает её в их хоромах на рублёво-успенском шоссе?
Почему он привёз меня сюда именно сейчас? Он ждал, когда не станет матери или…
Поднимаю голову и будто в ледяную стену врезаюсь — таким невозможно холодным кажется его взгляд.
— Как она умерла? Твоя мама.
— Она покончила с собой. Перерезала вены.
Его слова словно неожиданный удар хлыста.
Выдёргиваю из руки катетер и подрываюсь с кровати. Голова немного кружится, я, покачиваясь, кое-как добредаю до окна и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.
В голове лихорадочно крутится мысль, обличить в слова которую очень трудно.
Невозможно.
— Она знала о нас с Мишей?
— Да.
— А видео…
— Нет, его она не смотрела. По крайней мере, мне об этом неизвестно.
Слышу как поскрипывает старое кресло. Он тоже поднялся. Чувствую за спиной едва ощутимое колебание воздуха и исходящие от его тела токи.
Он не трогает меня, просто стоит совсем близко и, несмотря на накалённую обстановку, я ощущаю предательские импульсы. Так происходит всегда, каждый раз, когда он рядом! Его близость похожа на пытку, пострашнее, чем наручники.
Господи, какая поражающая своей жестокостью ирония. Кай сын Игоря. Его плоть и кровь. Миша его брат.
Безумие.
— Мама знала о тебе практически с самого начала, — его голос, тихий, вкрадчивый будто проникает в самую сердцевину гопотоламуса, пробуждая все до единого рецепторы. — Они часто ругались в его кабинете, не особо заморачиваясь, чтобы закрыть за собой дверь. Я тоже уже знал о тебе, видел…
— Умоляю, Кай, пожалуйста… — закрываю глаза и мечтаю, чтобы он отошёл хотя бы на шаг.
— Мама очень любила отца, поэтому в конце концов смирилась, хотя и не простила. Ей приносило невероятные страдания, что у него на стороне есть ребёнок. Наверное, её волновало больше его наличие, а не твоё.
— Почему?
— Потому что она очень хотела ещё детей, бредила этой идеей, но отец был категорически против.
Мои губы трогает едва заметная горькая улыбка. Узнаю Игоря.
— Он и меня не хотел, но увы, я уже родился и обратно было не засунуть.
Кажется, что он тоже невесело усмехнулся, и сквозь толщу накопившихся переживаний я ощущаю, что мне его жаль. Жаль этого невозможно красивого, одарённого и такого одинокого мальчика. Ведь я понятия не имею, какой была его жизнь за двухметровым забором их шикарного особняка. Да я даже не попыталась узнать его лучше, я была зациклена только на себе и на том, что происходит внутри моего микромира.
Я бы могла долго размышлять об этом, но всё стирается, ныряет в небытие, когда он произносит следующее: