— Ты же понимаешь: мне нужно уехать. Сессия на носу.
Мать вздыхает. Не такой доли она хотела единственной дочери и была бы счастлива, если б я бросила институт и сменила его на другой, более престижный. Но мне это не нужно.
Страшно понимать: я живу двойной жизнью. Приличной — для мамы и общественности и настоящей — как придётся. Но приличная девочка Таня — манекен с душой чайки, что спрятана под мёртвой пластмассой. И счастье, когда удаётся вырываться на волю. Раньше это происходило с подругами, пока я была совсем мала. Чуть позже — с Королём.
Сейчас я научилась жить самостоятельно, в другом городе, и не хотела возвращаться домой навсегда. Здесь меня держали дед и, как ни странно, отец.
Он подкаблучник. Тряпка. Но не потому что это черты его характера. Папе безразлично. Он в своём мире, ему там хорошо. А всё остальное он свалил на мать. Удобно, когда есть тот, кто пройдёт по ступеням, по которым не хочется подниматься.
Но если нужно, он умеет показывать и характер, и зубы.
Четыре года назад меня спас именно он, а не мать со своими вечными контролями и подозрениями. Поэтому я отца любила со всеми его недостатками и тараканами — таким, какой он есть.
Каждый раз мама собирала меня, как на Северный Полюс: к моей спортивной сумке с вещами прилагалась торба с едой. Я молча несла сей крест: доводы рассудка разбивались о стену упрямства.
Привычные хлопоты, приправленные голосом Короля, что бился в моей голове и не хотел уходить.
Для того, кто вчера ночью хотел меня забрать, он очень не расторопен. Ни слуху ни духу. И, кажется, меня это огорчило.
Дважды звонила Летка, один раз — Саша. И никаких следов Короля. Словно растворился в пространстве и времени. А может, мне всё вчера привиделось? Но о том, что ночная встреча всё же случилась, напоминали тюльпаны, ложью отвоевавшие место на моём столе.
Поезд отправлялся поздно вечером. Меня провожали мать с отцом и — неожиданно — Саша.
— Не забывай звонить, — наставляла меня мать, на вокзале найми такси — не таскай сумки сама. Сверху, в пакете, — еда для поезда.
Она бы мне ещё про шарф напомнила, чтобы я горло не застудила, и туфли в дождь. Я слушала её в пол-уха, кивала, и вдруг она заткнулась. Фонтан наставлений иссяк. Я даже проморгалась. Обычно она выкрикивала последние ценные указания, гонясь за поездом.
— Са-а-аша, как приятно вас видеть! — пропела мать, расцветая пышной розой. Как она в лакейском поклоне не склонилась — удивительно.
Но злилась я не на мать — она как раз вела себя предсказуемо. Вывел меня из себя Ландау. Иногда мужчины поступают непробиваемо тупо.