— Похоже, ей это все же интересно, — ухмыльнулся мужик. — А ты лезешь не в свое дело.
Поклонская вздрогнула, когда ублюдок положил ладонь на ее обнаженную руку.
— Уедем отсюда прямо сейчас, — он даже не потрудился произнести это с вопросительной интонацией, как если бы его на самом деле заботило ее мнение.
Кусок дерьма.
— Эм, — Лолита прикусила губу, оборвав себя на полуслове.
Я заметил вспышку паники в ее глазах, когда она поняла, чем именно закончится выбранный ею путь.
Желание продемонстрировать свою крутость и независимость зашло слишком далеко.
Я сделал шаг вперед, не сводя глаз с противника.
— Убери от нее свою руку, приятель, — изрек твердо. — И проваливай.
Что бы мудак ни услышал в моем голосе или увидел в моих глазах, вонзившихся в него зубами пираньи, он, должно быть, решил, что это не стоит хлопот. Бугай саркастично улыбнулся и повернулся, чтобы исчезнуть обратно в тот угол, из которого выполз.
Я проводил его испепеляющим взглядом и повернулся к Лолите.
Уродливая, животная сторона моей натуры хотела нагнуть ее над барной стойкой, звонко шлепнуть по заднице и потребовать объяснений, какого черта она делала. А затем я бы задрал это обтягивающее, грешное, крошечное платье и жестко трахнул Поклонскую прямо на глазах у ретировавшегося подонка, осмелившегося подумать, что он мог касаться ее, заявлять о своих правах на эту женщину самым примитивным способом.
Взглянув на лицо Лолиты, я снова увидел знакомое отрешенное выражение. В ее красивых глазах появился блеск, словно она вот-вот собиралась заплакать.
Проклятье!
Моя ревность и похоть рухнули в одно мгновение.
Женские слезы являлись именно тем, в чем я принимал безуспешно проигрышное положение.
Я не умел утешать.
Я не умел поддерживать, когда во мне кто-то нуждался.
Я отдаю приказы, управляю делами, принимаю трудные решения. Я справедливый слушатель с твердой рукой. Я не растрачиваюсь на сопли и даю грубые советы, если они уместны. Я в полной синхронности со своей работой.
Однако ощущаю себя фальшивкой, когда кто-то рядом со мной испытывает боль.
Кто стал бы утешаться таким человеком, как я?
Да и ко всему прочему, Лолита бы не стала плакать в мою жилетку, если бы мы остались единственными людьми на планете.
— Я вызову такси, — сухо выразился я.
Поклонская лишь кивнула.
Я не мог сказать ей ничего, кроме этих пресловутых слов о такси. Я мог только прятаться за ширмой должностного статуса, сохраняя отчужденность и чопорность. Роль добродушного самаритянина не сочеталась с моим именем от слова Совсем.
— Я не такой уж хороший парень, — хотел сказать Лолите, когда она взяла меня за руку, чтобы я помог ей подняться со стула. — Я же мерзавец, помнишь? Холодный трудоголик, придурок, который всегда отчитывает тебя за малейшие проступки. Не так давно я угрожал тебе увольнением. И я до сих пор мечусь в смертельной ловушке сознания, думая о том, каково это: чувствовать твои стройные ноги, обхватившие меня, пока мы занимаемся сексом у стены паба.