— Хочешь рыбы?
Я кивнула, видя, как он буквально засиял от восторга и радости, заставляя меня в очередной раз внутренне удивиться и даже умилиться его реакции на простое общение, которое было для него чем-то совершенно волшебным и восхитительным.
— В озере ее полно. Скоро вернусь!
Я уже не вздрагивала и не пугалась того, насколько резко и молниеносно он поднялся, застыв на секунду у печи в полусогнутом состоянии, но вместо того, что выйти на улицу, сделал поспешный шаг ко мне, целуя в губы осторожно и как-то собранно, словно хотел понять, как я отреагирую на это его прикосновение сейчас, и всеми силами прислушивался ко мне.
А я поцеловала его в ответ, кожей ощущая его невообразимую радость, что делала Зверя похожим на ребенка. Чистого, светлого, в чем-то по-прежнему наивного, который радуется всей душой даже легкому поцелую в ответ, отчего его глаза становятся похожими на бескрайнюю гладь океана, залитого солнечным светом, когда волны кажутся золотыми и излучают тепло.
— Ты пробовал когда-нибудь жареную рыбу? Или, приготовленную на огне?
Зверь покачал головой, улыбаясь в предвкушении чего-то нового и еще неизведанного, а я думала о том, что, как он открывал мне свой мир, так и я хотела показать ему, что в мире людей есть что-то хорошее и приятное, что, возможно, сможет ему понравиться, хотя бы немного.
На самом деле за эту неделю, пока наши раны постепенно залечивались с помощью его необыкновенной крови и некоторых трав, которые Зверь приносил из леса, запаривая в кипяченой воде, я готовила — варила каши, делала куличи и лепешки, томила мясо. Собирала на маленький низкий столик, за которым приходилось сидеть на полу, чтобы он был впору, и обязательно ставила тарелку для Зверя.
Первое время он отказывался.
Говорил, что не голоден.
И я понимала, что, привыкший к совершенно другой жизни, ему было проще перекусить в лесу, поймав того, кто станет его ужином или обедом, а потому не могла корить его за отказ.
Но в один из дней, на предложение попробовать сладкую кашу с медом и засушенными яркими ягодами, которые Зверь принес вместе с некоторыми специями, мукой и солью, он неожиданно согласился, присев на пол рядом, скованный и напряженный.
Все это ему было чуждо и ново. Тарелки, ложки.
Он смотрел на них так, словно ждал, что утварь начнет двигаться, уползать или верещать, если только он коснется их.
Зверь явно чувствовал себя неловко, но как же трогало за сердце то, что ради меня он решился даже на это, когда проговорил приглушенно:
— Я не умею пользоваться всем этим. Тебе придется показать мне…