Нет уж. Пусть мучается и смотрит. Это он спешил в спальню и верил, что случится что-то вне контракта.
— Мы однажды пересекались до бара, — роняет Константинов, зажигая мое удивление пополам с шоком. — Перед самой свадьбой с Ольгой я решил взглянуть на тебя…
Что?!
— Ты подрабатывала в кафе. У тебя были утренние смены по выходным, с девяти до двенадцати.
Да, было. Мне не хватало денег, чтобы смотреться хоть чуточку своей в престижном университете, и я нашла подработку. Константинов льстит, называя это кафе, обычный фаст-фуд, я стояла за кассой и мыла полы, маневрируя между бесконечными потоками посетителей. Потом мне повезло и я получила краевую помощь для студентов, с деньгами стало полегче и я даже смогла помогать сестре.
— Я не помню, — признаюсь честно.
— Пять лет прошло. Конечно, — он кивает. — Я всего раз зашел, взял кофе и выкинул его в мусорку у входа. Сам не знаю, чего хотел.
— Признаться? … Ты никогда не хотел позвонить мне или встретиться? — я приподнимаюсь на локтях, вглядываясь в волевое лицо Максима. — Тебя не тяготило прошлое?
Когда Константинов гасит вечную усмешку, становится очевидно, что он намного старше. Тринадцать лет разницы не могут пройти бесследно. Я вижу перед собой опытного повидавшего жизнь мужчину. Он может сколько угодно подшучивать, но суть не спрячешь. Он такой не просто так, скорее всего, прошел жестокую школу жизни и разучился двигаться мягкой поступью. Он давит и даже ломает, добивается своего и берет то, что выбрал.
— Первое время тяготило. Но нужно было молчать, мой босс пальцем щелкнул и сказал, что ничего не было. Никакой аварии. Да и не рвался я в ментовку. А потом… Потом я сам стал боссом. Слишком большим и влиятельным, чтобы дать ошибке молодости всплыть.
— Смерть моих родителей — ошибка твоей молодости?
— Если говорить по факту, то да.
— А я что тогда? Ошибка твоей зрелости?
Я отворачиваюсь и смотрю на кремовые подушки, которыми завалена кровать. Мысли скачут с одного на другое, но все они вмиг выветриваются, когда Максим касается меня. Он наклоняется и кладет пальцы на мой подбородок. Зажимает, но не грубо, и поворачивается к себе.
— Не хочу, чтобы ты была ошибкой, — говорит Константинов. — Я устал от них.
Он резко придвигается и накрывает губами мои губы.
Напористый жаркий поцелуй…
Максим обнимает мое лицо ладонями и вдруг оказывается, что он может быть нежным. Все то, что ему стоило произнести вслух, подобрав слова и вспомнив, что женщины любят ушами, он доносит через прикосновение. Ведет чуть огрубевшими подушечками пальцев по моей коже, успокаивая и распаляя одновременно, я погружаюсь в легкий транс, не готовая к тому, что он умеет не только в напор и давление, но и в деликатность. Константинов жестко и властно целует, подгибая под себя, но совершенно невесомо касается, очаровывая теплом сильных рук.