Черт. Подери.
Мои глаза опускаются в пол, и я раскачиваюсь на цыпочках, приоткрывая дверь ванной шире. Закрой дверь! Уходи! Беги отсюда и не забывай извиняться. Прекрати пялиться на его член, идиотка!
Мой мозг продолжает кричать на меня, пока я бездумно таращусь на его твердую плоть. Какой же он чертовски большой. Слишком большой для парня.
— Восхитительное зрелище, не правда ли? — спрашивает он с нотками скуки в голосе.
Он твердый как камень, а я... все еще пялюсь на него.
Наконец-то осмеливаюсь оторвать свой взор от его члена, чтобы встретиться с холодным выражением его глаз. А он наклоняет голову, изучая мое лицо, пока вода продолжает литься ему на спину. Мокрый... он мокрый и твердый и... Я снова пялюсь!
— Прости! — кричу я громче, чем нужно, потом съеживаюсь.
Он никак не реагирует, а я продолжаю стоять в дверях, как будто мои ноги приросли к полу. Вместо того чтобы чувствовать неловкость, Роман хватает шампунь и начинает яростно намыливать волосы. Я по-прежнему веду себя как извращенка, продолжая глазеть. Когда вы что-то для себя решаете, вы должны стоять на своем.
— Я... я не помню тебя... имею в виду, помню тебя, но не помню, что бы сделала что-то, что могло бы тебя разозлить... мы... гм... никогда даже толком не разговаривали... разный круг общения и все такое, — бормочу я.
Его руки задерживаются в волосах, и он подставляет голову под струи воды, чтобы смыть остатки шампуня с них, прежде чем взглянуть на меня. Он внимательно изучает меня в течение минуты, но, в конце концов, качает головой, как будто ему противно.
— Цифры, — бормочет он. — Припоминаешь ночь Хэллоуина, когда ты приперлась на вечеринку с Андерсоном и его друзьями?
Мои брови резко взлетают вверх, доставая до самых корней волос.
— Понимаю теперь, что ты меня точно с кем-то перепутал. Я никогда не ходила на такие вечеринки. Большую часть времени я ненавидела его или обзывала. — Или избегала его щелбанов, его вонючих праздников, и его постоянных сопливых комментариев, которыми он пытался меня задеть.
— И все же ты здесь, на его свадьбе?
Мои глаза снова опускаются на его голую плоть. Разговаривать с мужчиной, сложенным как Адонис, когда он голый... да — самое оно. Скажите мне, что можете говорить, не глядя на такого, и я заткнусь.
— Мои глаза здесь, — говорит он, забавляясь.
Резко поднимаю глаза вверх, чтобы успеть увидеть небольшую ухмылку, играющую на его губах.
— Я... здесь, потому что моя мать была непреклонна. Кроме того, моей подруге Лидии... по какой-то причине обязательно нужно было оказаться здесь, чтобы сделать операцию на открытом, разбитом сердце.