— Могу, — ухнул камень так гулко, что я вздрогнула и оглянулась.
Но Кайден отошёл чуть дальше и, опёршись о сосну, стоял ко мне спиной. Видимо, не хотел смущать. А я подумала, вот подойти бы сейчас к нему и напугать. Или обнять, пожелав скорее восстановиться, слишком напряжённой была его поза.
— Тогда верни, — прошептала я, прислонившись к камню щекой. — Но не сейчас. Когда он восстановится.
Внезапно менгир чуть ощутимо затрясся, будто от смеха, и замолчал. «Больше он мне не ответит», — догадалась я и поспешила вернуться.
— Ну, что услышала? — Кайден повернулся и всмотрелся в моё лицо, сохраняя дистанцию, словно боялся того, что я отвечу.
— Что никто нас не тронет, пока мы стоим здесь, — я облизала пересохшие губы, избегая смотреть в глаза, не зная, стоит ли говорить всё остальное.
— И всё?
— Нет, — решилась я. Хватит лжи, просто не хочу. И не могу! — Он предложил мне исполнить желание. Не знаю, наверное, солгал или проверял.
— Нет, они не лгут, — Кайден смотрел так пытливо, будто хотел прочитать мысли. — И что ты пожелала? Надо прощаться?
— Не сейчас, — выпалила я, будто оправдывалась.
Отчего-то захотелось заплакать и ударить этого спокойного фейри с размаху кулаком в грудь, чтобы очнулся. А то стоит и смотрит, как на ребёнка. Мол, иди в большой мир и набивай себе шишки, только потом не плачь и не жалуйся.
— Я нужна тебе.
Интонация получилась не очень убедительной. Будто я не утверждала, а спрашивала. Нужна?
Вместо ответа он схватил за руку и так крепко стиснул запястье, что я вскрикнула от боли. Но, присмотревшись, с удивлением отметила, что знак клевера, не позволяющий сбежать, пропал. Я провела большим пальцем по гладкой коже, чтобы убедиться и вопросительно посмотрела на фейри.
— Свободна, — ответил он равнодушно. — Ты и так помогла, незачем больше тебе в чужих делах участвовать. Или к менгиру и попроси снова, он перекинет тебя туда, откуда забрали. В то самое место и время.
— А ты? — спросила я, не зная, что чувствовать: радость или сожаление от того, что меня отпустили так быстро. И не понимая, надо ли бежать со всех ног, пока не передумали. От него, от себя, от того, что зрело в груди и никак не могло вылиться в связанные мысли. Потому что я боялась таких вот размышлений, они могли поднять со дна души такие вопросы, на которые после их обличения в слова уже не задвинешь обратно, не сделаешь вид, что ничего не было. А сейчас у меня был последний шанс забыться и оставить чужие войны за спиной.
Вернуться в столицу, учиться. Написать матери, что любовь оказалась обманом, мороком и иллюзией, что я обо всём забыла и больше не сбегу. Потому что тот, кого оставила за спиной, отказался от меня. Неважно почему. Причина всегда одна — не полюбил. Сэ ля ви — такова жизнь.