– Умереть, – демонстративно пожала я плечами и взялась за вязание.
Кух фыркнул, покачал головой, сверзился на землю и вихрем скрылся. Керк – тот вообще заливисто ржал над происходящим, нисколько не страшась испортить наши с ним отношения.
А ужин, в конце концов, пригорел. Да и где ж ему уберечься, когда подвешенные моими дебильными откровениями мужики думают лишь об одном: как бы ни о чём не думать? А ведь о чтении мыслей упомянуто не было: ни словом, ни намёком. И вот, как вот с этим жить прикажете? Я вообще-то нормальная? Какого дьявола язык распустила? Вот и перетираю теперь зубами высушенное мясо с привкусом горелой древесины. Да и с опекунами поцапалась. Ещё Куха разочаровала. А Керку дала повод насмешничать. В результате со мной никто не разговаривает, хотя с Вотумом общий язык все нашли моментально. И не враг он уже подлый, и Кух лезет к нему лизаться. И Керк слушает его военные байки с таким вниманием, будто перед ним распахиваются сумасшедшие тайны мироздания, а не подноготная солдатского быта. Весьма, кстати, скабрезного.
И никто даже не заметил, что я – беззащитная – совершенно позабыла о своих ножичках в сапогах. А так вдумчиво готовилась. Кстати, а ведь почти совсем не испугалась – и как это понимать? Зрелая душа деградирует в направлении бестолковой юности тела? Или я настолько ограниченная, что осознать опасность способна только через полученные оплеухи? А планируемые, абстрактные подзатыльники мне не по мозгам? Я что, тупая? Обидеться не успела – заснула.
В которой я вновь себя показала...
И поделом
Всю жизнь сама себе завидовала: как бы меня не обижали на сон грядущий, до конца обидеться не успею – засну. И утро, вопреки ожиданиям недоверчивого большинства, начнёт жизнь с чистого листа, а я с лёгким сердцем пристроюсь ему в хвост. Валяясь на своей шикарной кушетке, я с наслаждением прислушивалась, как Вотум трудился на облучке. И что-то там втирал Керку с Эпоной о своих неоднозначных заковыристых подвигах. Тотчас вспомнила, что и я теперь убийца. Сама собой припомнилась подходящая оправдательная речь Шарлотты Бронте. Дескать, наносимый нам без малейшей причины удар мы всенепременно должны отпотчевать самым сильным ударом, на какой способны. Землячка моего безвинно покинутого супруга права: тот, кто нас ударил первым, должен на всю жизнь закаяться поднимать на нас руку. А то ведь ему может и понравиться.
Затылок заныл, жалобясь, что его вконец отлежали – я села. В просвете между крышей фургона и плечами Вотума разглядела плечо Сарга и Куха. Опекуны зондировали лес, о чём-то треща – и как друг дружку понимают? На меня ноль внимания: подопечное тело в целости, на привязи, и то дело. От скуки принялась шерудить в комодище, инспектируя свои богатства. В подпол не полезла – его напичкали в моем присутствии. Среди прочего, натолкнулась на сумочку до отказа набитую золотыми кругляшами – по местным меркам, нешуточное богатство. Накатило жгучее желание приодеть своих молодцов. Негоже позорить меня обносками. Тут же паровозом прицепилась мысль всучить золото им: за пазухой моих головорезов целей будет.