В которой тенденция пошла вразнос…
А я в бой
Складывается впечатление, будто Коко Шанель была рождена для того, чтобы войти в историю символом чего-нибудь. И если бы ей не удалось дорасти до знамени, она всё равно стала бы какой-нибудь вывеской поплоше. На её предупреждение, что у судьбы нет причин сводить посторонних без какого-либо повода, я реагирую, как на красный кружок светофора. Не могу избавиться от придирчивости в вопросе: на какую сумму о тебе побеспокоился неизвестный посторонний в этот раз? Нормальной женщине, вроде меня, принципиально знать: у кого же я так одолжилась? А самое главное: чем попытаются заставить расплачиваться?
Опасны они – любители делать одолжения мистическому Ордену. Так и норовят напроситься на подарки Внимающих: красоту, богатство, бессмертие и прочую ересь. Хорошо хоть мои предшественницы потрудились над неубиваемой репутацией опасных чудачек. Нам – как и дурачкам с тихими алкашами – неадекватность прощается. Например, такая, как гнусная неблагодарность к дарителю непрошенных благ. А такая уродка, как я, вообще имеет право на самые отъявленные чудачества и самую чёрную неблагодарность. Так что всё это великолепие вокруг за счёт принимающей стороны!
Олсак, судя по состоянию лица и содержимому головы, красотой и богатством не соблазнился. А вот облегчение при виде моей выспавшейся нижней челюсти испытал нешуточное. Капитан, оказывается, всё это время помирал со страху за моё обманчивое с виду здоровье. Но приблизиться к Внимающей не смел – застрял на пороге в нерешительности, замаскированной под неколебимую уверенность.
– Где моя одежда? – приветливо кивнув, подняла я имущественный вопрос. – Мне нужно срочно вернуться в гостиницу. А то опекуны кремируют меня прямо в камине.
– Не кремируют, – посуровел капитан. – И в гостиницу Вам, Сиятельная, не стоит возвращаться. Нет там ваших господ опекунов.
Он не врал. Я просканировала его вдоль и поперек, вбок и кзади: дикое напряжение, естественный страх за себя, за меня и за того парня. Плюс холодная расчётливая злость, твёрдая готовность защищать себя, меня и так далее. И, естественно, шаркающие по закоулкам мысли о том, как меня удержать, не допустить, не подвести под монастырь. О-очень приятно, но всё мимо. Я неизменно отрицательно отношусь к тем, кто покушается на мою семью. А моя порядочность при этом принимает весьма гибкие очертания и запашок относительности.
– Моя одежда? – постаралась вложить в два этих слова всю свою позицию без остатка.
Получилось. Капитан рявкнул что-то себе за спину. Затем осторожно просочился вдоль стеночки к креслу и присел. Минуты не прошло, как сисястая, рельефная, переборщившая с косметикой дама втащила всё моё барахло: чистое, отглаженное, с иголочки.