Нашу с Рах дыру в потолке, ведущую наверх, капитан забраковал. Он утащил нас в совершеннейшие дебри подземелья. Сначала мы с Мероной брели за ним в полный рост. Затем в три погибели. А после и вовсе унизились до ненавистных мне ползаний на карачках. При этом Олсак беспокоился только о моей персоне – он весьма уважительно относился к Ордену. И преисполнился решимостью вывезти меня отсюда пусть даже на собственных костях. Это примиряло с мерзкими декорациями и промозглой сыростью.
Последний отрезок пути мы проделали на брюхе. Отчаиваться я не решалась, лишь под давлением непрошибаемого спокойствия Рах. Эта фитюлька из любой дыры выползет. Её потрёпанный пытками сородич валялся на моей спине комковатой тряпкой и трудолюбиво приходил в себя. Изредка – при очередном моём позорном кувырке – острые коготки пронизывали курточную кожу и касались моей собственной. Лайсак виновато тренькал – я отвечала позитивным мысленным посылом. А Рах – если заставала нас за беседой – выговаривала бедняге по полной. Капитан оглядывался на меня с каждого пятого метра дистанции, затюкав вопросами о самочувствии – о Мероне он словно позабыл. Мол, вылезет – её счастье, а не случится, так и горевать не станем. Меня это почему-то задевало. И я начала доставать пыхтящую за мной женщину теми же вопросами.
На второй или третий месяц пути Рах со вторым приятелем надолго исчезли. Потом принеслись, щебеча что-то оптимистическое. Радоваться сил не оставалось, и ходу я не прибавила – пресловутая тяга к свободе и не думала подстёгивать такую рухлядь, как подыхающая карлица. Я всё также тащилась на локтях и коленях, страдая от невозможности отомстить трупу Акунфара за такое надругательство. Как Олсак меня вытаскивал из кротовой норы у подножия холма, даже не потрудилась запомнить. Заснула, и идите вы все со своей дурацкой политической системой да городской инфраструктурой.
Когда открыла глаза, солнце долбилось в решетчатые ставни, оставляя яркие брызги на полу и стенах небольшой, но вполне изысканно убранной спаленки. Ни балахона, ни верного костюма при мне не оказалось, а чужая шёлковая сорочка приятно скользила вдоль тела. Поднесённые к глазам ладони отмыты добела… Глаза! Маска оказалась на месте, хотя её и снимали. Это не требовало доказательств – такой она была выдраенной. Рах, новый наездник для кого-то из моих мужиков и сумка с раненым лежали тут же у меня под боком. Все трое – к счастью и последний – дружно сопели, поводя ушами. Я заметила на полу недалеко от кровати остатки их пиршества и лоханку с водой – кто-то позаботился о моей лохматой бригаде. А, кстати, кто?