Тармени настаивал, замешивая для меня указанную бурду: переживал, что на овощном меню я просто загнусь. Но меня перемкнуло так, что в башке замкнуло. Я несколько раз честно пыталась пообедать у этой кормушки. Но всё заканчивалось тем же, чем и у мамы-обезьяны: срыгиванием. Тармени возился со мной, как с кровным дитём, забивая мозг кучами полезной информации о калориях, витаминах и смирительных ремнях. Я искренно шла на эксперимент с открытым забралом в заботливых лапах старшего товарища. Добросовестно закрывала глаза, дабы не самопровоцироваться. Открывала рот, дабы разделить с богом ответственность за жизнь ребёнка. Мужественно глотала эту бурду, из которой удалили вкус и запах. Но мозг не желал идти на компромиссы: пища вылетала обратно расшалившимся гейзером.
Ей-богу! Учёного, застрявшего на очередном этапе эксперимента, мне было жальче, чем себя. Он с таким беспокойством совал мне под нос голограммы с результатами анализов и прогнозами, что его ужасная морда становилась почти милой. В конце концов, я попросила разбавить это его питательное дерьмо до консистенции привычного молока. Чуть-чуть подсолить, не жадничать с сахаром и придумать, как соорудить мне соску. С этим он справился. Но соорудить мне ещё и губы для сосания было не в его власти.
Я победила и это, модифицировав процесс. Теперь мне приходилось не высасывать обед, а выстреливать в рот, сжимая всеми четырьмя лапками нечто вроде резиновой клизмы. Та тоже навевала всякие ассоциации, однако тут я смогла взять себя в руки, то и дело, давясь при неудачных попаданиях. Но, дело пошло на лад. Белок поступал в организм, а улучшающиеся результаты анализов в галограммы.
А вот лазить по многочисленным гимнастическим сооружениям мне понравилось. Я ощущала замечательную лёгкость и, как умела, размышляла о гравитации. Просить же о консультации боялась пуще огня: иновселенский паровоз – коли его столкнуть вопросом – можно остановить только истерикой. Я же приняла твёрдое решение не ссориться с тем, кто может оказаться единственным моим сожителем на… Только бы не на тысячелетия! Этого я точно не выдержу.
Три следующих месяца пролетели незаметно. Я переросла колени Тармени на целую ладонь и здорово окрепла. Меня уже не шатало при ходьбе на ногах. Но бегать на всех четырёх, неожиданно, понравилось больше. Мне уже позволялось носиться примерно по третьей части того, что называлось научно-исследовательской базой. Во всё научное с исследовательским мелюзге доступ перекрыли. Но и по доступному бегать-не перебегать, лазить-не перелазить. Нескончаемые конструкции для лазанья покрывали стены и потолки каждого помещения, включая коридоры.