Под неспешные размышления в ней медленно выходил из спячки заматеревший за четырнадцать лет зверь. Она нигде его не подбирала, не откармливала и не дрессировала. Зверь родился вместе с ней, о чём она узнала по мере взросления и погружения в свою проклятую судьбу. Он одинаково расчетливо, хладнокровно, безжалостно защищал её от смерти и нёс смерть другим. Не спрашивая у хозяйки разрешения, вырывался наружу ровно тогда, когда требовали обстоятельства. Не приносил извинений за излишнее рвение — за ошибки ему извиняться не приходилось, ибо он считал себя непогрешимым. Вот и сейчас Наруга ещё размышляла, а зверь уже принюхивался к гостю, которому было дело до хозяйки.
И гость почуял его. Ледяная корка в глазах треснула и осыпалась, выпуская сдержанный интерес. За этой благопристойной вывеской ворочался и принюхивался к незнакомке другой зверь. Тоже приличная тварь, судя по реакции на него собственного цербера. Что ж, двум подобным в чём-то проще договориться. Но, расслабляться рано — Наруга приготовилась слушать и думать. Думать и бороться за жизнь, если надежда на неё хотя бы шевельнёт жабрами. Торча в оскорбительной насильственной неподвижности — как букашка на булавке — она особенно остро чувствовала тягу к этой самой борьбе. Её распятое тело звенело от унижения, пока голова пыталась оставаться рассудочной. Если бы тот, для кого Наругу выставили на постыдное обозрение, позволил хоть каплю презрения, её рассудочности пришёл бы конец. У каждого свой предел, через который не переступить. Счастливы те, у кого такие пределы за семью горизонтами — эти по сотне обосранных задниц вылижут за каждый лишний день жизни. Её собственный предел был натуральным подлецом: вечно болтался под ногами, норовя загнать хозяйку в могилу.
Силовая стена заметно поблёкла — снять, не сняли, но звук включили.
— Я бы всё-таки не рекомендовал ослаблять защиту, — голос начблока нервно подрагивал.
Сегодня из этого высокомерного ничтожества высыпался позвоночник, обратив его в угловато извивающегося червя. Короткого и довольно жирного для червивой породы.
— Захлопни пасть, — вежливо предложила Наруга, нагло пялясь на гостя.
Высокая тонкая бровь того досадливо дёрнулась — начблока уловил этот знак. Безошибочно распознал, кому он предназначен, и обратился в статую почтительного ожидания.
— Госпожа Наруга? — ответил на вежливость вежливостью гость.
— Ты не то последнее желание, что я приготовила, — с плохо скрытой иронией, признала она.
— И не то, что я бы тебе предоставил, вернись эта традиция, — холодно отбрил господин Яношши. — Я знаю, что ты получила прекрасное начальное образование. И хорошо воспитана. Будь добра, веди себя достойно.