Старшѝна дождался, покуда он разольет по чаркам, взял свою и выпил прямо так, не закусив. Потом помолчал от души, наслаждаясь ночной тишиной вечно гомонящей на все голоса управы. Затем повздыхал и признался:
– Сдал я Твердиславе Яльку.
– Спятил?! – аж подпрыгнул кат.
– Нет, Едрен, не спятил. И не скурвился. Выхода у нас нету. Нам до зарезу нужно, чтоб она раздобыла для нас одну вещицу.
Кат не стал любопытствовать: какую – не имел такой пагубной привычки. Но загрустил отчаянно, скукожившись на лавке. Хранивой насторожился, но виду не подал. Поинтересовался, как можно спокойней:
– А ты, никак, испугался за нее? С чего бы? Иль знакомство с ней свести успел? По сердцу пришлась?
– Надумал Таймира к ней заслать? – напрямую спросил кат.
– Надумал. И зашлю.
– А коль не согласится?
– А куда он денется? Державнику его хотелки не к лицу. Для хотелок пусть ступает на все четыре стороны. С такими причудами ему и в дружине, куда он так рвался, места нету. Воеводы те хотелки не боле моего жалуют. Так что остается ему одно: либо в навозе ковыряться, либо на тракт обозы шерстить. А там его ждут – все глаза проглядели.
– Нет, ты скажи: с чего бы Яльке идти на поводу у Таймира? С какой такой стати уверенность, будто ему она не откажет?
– А вот не скажу, – усмехнулся Хранивой. – Обойдешься. Да и целей будешь, если что.
– Если у тебя не выгорит?
– Оно самое.
– Башкой ответишь?
– Ею.
– Не перегибаешь?
– Сама пообещала задушевно и неотвратимо.
– Чего-то наша государыня больно раздухарилась, – недовольно забрюзжал кат. – Прям гляди-ка ты: у нее толковые державники табунами тут бродят. И каждый второй так и просится в старшѝны Тайной управы. Насрать мне на ее угрозы! Пусть тока тронет тебя. У ней в управе, кроме дружинников, ни единой собаки не останется. Мы люди вольные: от кого захотим, от того и сбежим. А Яльки, коль та заартачится, не видать нашей матушке, как собственной задницы.
– Ты, как я погляжу, тоже нынче размахался не по делу, – подкусил его Хранивой. – Ишь как за Яльку-то впрягаешься. Видать, и вправду знакомство свел. Или о Благойле печешься? Смотри: свернет тебе Батя шею. И прощенья не попросит.
– Староваты мы с ним для петушиных боев, – в тон ему отбился кат. – Мы уж и в похлебку не сгодимся, разве крысам на подачку. А ты давай, хорохорься больше. Еще поглядим, батюшка старшѝна, как ты Таймира радовать станешь новой-то затеей…
– Какой затеей? – буркнул тот, неслышно появившись в дверях.
– Фу-у, поганец! – выдохнул кат, едва сердце встало на место. – Напугал варнак, аж душа в пятки…
– Какой затеей? – невозмутимо повторил племяш, уткнувшись недобрым взглядом в родного дядюшку.