Нина Даниловна решила повышивать. Но поскольку её переполняли мысли и переживания, заняла себя гладью, сейчас не до счёта.
Володя попросил о помощи. И она согласилась организовать его встречу с Софьей.
— Только у меня есть одно условие, — сказала ему Нина Даниловна. — Ты не будешь присматриваться к ней и решать, стоит ли объявлять девочке, что ты её отец.
— Нина, у меня и в мыслях этого не было, — заверил её Владимир Арсеньевич. — Уверен, всё сложится хорошо.
В том, что Софья придётся ему по душе, Нина Даниловна не сомневалась. Но ей стало любопытно, откуда у Володи такая уверенность.
— Думаешь?
— Да. Отец твой не стал бы тогда сообщать мне о дочери. Он написал, что Софья станет для меня светом в окне, каким есть для тебя.
— Да?
Получалось, что именно так её отец оценил девочку, с которой провёл всего несколько дней. А Нине казалось, что отец отстранённо относится к появлению сводных родственников. Возможно, так оно отчасти и было, чтобы попытаться оградить себя от волнений.
— Данила Андреевич написал, что когда Мария привезла к тебе Софью, он был в санатории. Остаток отпуска решил провести на даче, где ты и была с Софьей. Написал, что Софья — будто твоя девочка, Нин.
— Да, тогда мы провели вместе четыре дня, и я уехала с Софьей в город.
— Данила Андреевич не просто так оценил Софью, он понял, какая она. А сегодняшняя поездка в Москву довершила дело — не представляю, как она прожила столько лет в ненависти: Маша и её мать ненавидят друг друга.
…Вышитый рисунок смазался — слёзы застлали глаза Нины Даниловны.
Володя снова попросил у неё прощения.
Тогда, много лет назад, после душевного кошмара, пережитого ею на даче, он просил извинить его, но понятно было, что себя он простить не в состоянии.
Теперь в его просьбе о прощении она чётко поняла — у него появилась надежда на то, что он себя простить сможет.
— Я тебя и тогда простила, — ответила Нина Даниловна вчера вечером, когда допоздна сидели в кухне. — А уж теперь-то о чём говорить, Володь. Всё быльём поросло.
В том, что случилось почти четверть века назад, она и себя отчасти винила. Возможно, она слишком правильной была, но и Володя не форсировал события. У них всё шло по-людски.
Но, видимо, правильно — это не совсем верно и не просто.
— Нин… Я понимаю, что и сейчас звучит… Но думаю, всё же стоит сказать тебе. Не знаю, что на меня нашло, когда Маша ко мне в постель залезла… И сонный я был, и опыта… такого у меня не было, всё ведь наукой занимался. Я ведь даже поначалу подумал тогда, что это ты… Поэтому, может, из-за всего сразу, словно замкнуло тогда. А когда, после… решился на разговор с тобой, стыдно признаться было. Да и сейчас…