От досады хочется выть.
Кажется, ничего с этим не сделать, никак не успокоиться.
Одна надежда, что он все-таки натрахается. Что она ему сама по себе надоест, насытит его, и в этом случае его перестанет на ней клинить. В конце концов, до дня икс — не меньше месяца, может быть, даже чуть больше. Есть время.
А все, что остается Давиду сейчас, — натянуть эту стерву посильнее, чтобы хоть как-то себе доставить. Чтобы не просто постанывала, а орала, так чтобы всякий резкий толчок члена в неё всегда сопровождался бесстыжим вскриком.
Да-да, детка, вот так… И громче!
И снова слепит жарким алчным кайфом.
Рано или поздно заканчивается любая война, и любой трах — увы.
Пальцы Давида стискивают кожу на Надиной груди жадно, будто мало ему тех сладких судорог, во время которых подергивается мир.
Ну вот, снова трахнул.
И снова её мало.
Она — как мираж.
Кажется — вот только её взял. И вот она лежит перед ним, распластанная на подоконнике, и тихонько поскуливает, едва шевелясь.
А все равно никуда не уходит ощущение что эта нахальная женщина вот-вот растает, исчезнет.
И…
Она на самом деле собирается это сделать.
Выпрямляется, сползает с подоконника, чуть улыбается, подтягивая трусы, зарывается пальцами в волосы, глядя на Давида.
— Мы позавтракать успеем до того, как я домой поеду?
И будь она неладна.
Давид ей сейчас ужасно завидует.
Потому что она может вспомнить про дела, что её ждут, она — может взять себя в руки, выбросить его из головы и уехать домой.
А он так не может.
Не передать, насколько сложно мне взять и вернуться в реальный мир.
Ночь была хорошая. Дивная. Восхитительная.
У меня действительно давно не было хороших любовников, а уж любовника уровня Давида Огудалова у меня и вовсе не было.
Честно говоря, он горяч настолько, что я уж подумала, что в паспортном ему польстили и накинули лет десять. Потому что серьезно, он раскален как юнец, и аппетиты у него аналогичные.
И это было хорошо, до того, что утром я просыпаюсь от ломоты во всем теле. Блаженство.
Но…
Проблемы реального мира стучат из-за закрытой за спиной двери.
И к ним нужно возвращаться, как бы мне ни хотелось провести всю свою жизнь в постели Давида Огудалова.
Мечтать не вредно.
Полезно быть реалистом.
На завтрак мы пьем кофе — черный горький кофе, потому что у Давида в кухонных шкафчиках повесилась не одна мышь, а целое семейство в трех поколениях. Едим мы пончики с корицей, оставшиеся со вчерашнего заказа и разогретые в микроволновке.
Пончики были вкусные, но я все-таки любовалась на восхитительный завиток, упавший на лоб моего божества, и думала — кто же такой его обокрал.