Пытается выдать все так, словно я сама во всем виновата. За всеми, кто ему улыбается, охотится? Хотя кто его знает? Он ведь следил за мной.
— Сейчас все решим. Но сначала познакомимся. Меня зовут Владислав. Можно просто Влад. Как твое имя? — Когда я упорно делаю вид, что не понимаю русского, он неожиданно и громко орет: — Как тебя зовут???
У меня в голове что-то лопается. Слух заслоняет протяжный звон. Зажмуриваясь, игнорирую не только мужчину, а и свое нахождение здесь. Ему это явно не нравится. По каким-то размытым движениям улавливаю, как размахивается. Бьет меня по лицу с силой, от которой моя голова снова с хрустом дергается. Кожу обжигает болью, а рот наполняется кровью, а я никак не могу осознать того, что происходит. Меня никогда не били и уж тем более по лицу.
На глаза наворачиваются слезы, и я, не раздумывая, разъяренно плюю прямо в перекошенную гневом рожу.
— Ах ты, тупая сука!
Влепив мне новую затрещину, хватает за волосы и волочит к кровати. Бросает у изножья на пол. Склоняясь, зло капает слюной.
— Любезности закончились, — орет мне в лицо. — Рассказывай, чем вы тут занимаетесь? Кто ты? Кто он? Какие дела проворачиваете с Шульцем? Отвечай, пока я тебя не замочил!
Сейчас мои мысли о том, что этот человек может помочь мне вернуться в Россию, кажутся такими смешными! Ну, на что я, идиотка, надеялась? Даже если у него существуют какие-то связи в консульстве, он совершенно точно не из тех, кто за «спасибо» помогает ближним.
Господи, ну и дура же я!
Если бы можно было отмотать время назад, не взглянула бы, не вышла из квартиры… Только думать об этом поздно. Да и сил нет. Следующие удары сыплются как будто со всех сторон. Без разбора колошматит бетонными кулачищами по моему телу: голове, плечам, груди. В лицо прилетает меньше. Очевидно, боится сломать челюсть. Ведь тогда я не смогу говорить.
Меня трясет от боли. Из горла без конца вырываются всхлипывания. Слезы смешиваются с кровью.
— Я ничего не знаю! — выкрикиваю, не выдержав очередной порции ударов. — Я ничего не знаю!
Монстр Владислав ненадолго останавливается. Переводит дыхание, словно устал колотить меня, и довольно улыбается.
— Развязался язык?! Так с тобой надо?! Слушай сюда, шлюха, — сипит мне в лицо. — Ты должна рассказать мне все, что знаешь! Как тебя зовут?! Как его зовут?! Откуда прилетели? Где и как долго находились? Какие долбаные места посещали? С кем общались?
Я выросла в среде, где шавки[1] и крысы[2] считались конченными мразями. Я не просто варилась в этом. Впитала с кровью отца и молоком матери. И сейчас, несмотря на боль, давлю в себе тот мизер информации, которым обладаю. Знаю ведь, что ублюдка это не успокоит. Он не остановится.