— Этого я не говорил.
— Но и не отрицал.
В следующую секунду Тарский припечатывает меня таким взглядом, что становится страшно. Возникает подспудное желание свалиться на пол и забраться под кровать.
— Разозлился я только после того, как мы вернулись домой.
Даже если бы у меня нашлось, что ответить, выговорить все равно не смогла бы. Все время, что Таир держит меня на прицеле своих глаз, дышать с трудом удается. Поэтому, когда он уходит, я только радуюсь возможности передохнуть.
Злость — очень сильная эмоция. Теперь я знаю, что она может преобразоваться в другие не менее сильные эмоции. Размышляю об этом, пока гуляю по улочкам города. Пытаюсь переключаться на местные красоты, наслаждаться долгожданной свободой, откладывать в памяти что-то характерное, представлять, как рассказываю об этом по возвращению друзьям.
И все же мысли то и дело утекают к Тарскому. Не могу о нем не думать.
Какие у него дела? Куда пропадает? Чем ему здесь заниматься? Думает ли обо мне? Хоть немного скучает? Что, если нашел себе кого-то сразу по приезду? К ней мотается?
Нет… Нет, Гордей бы так не поступил. Он всегда заботится обо мне. Всегда.
А то, что пугает и отталкивает намеренно… Тут что-то другое. Я же вижу, что нравлюсь ему. Чувствую.
Возвратившись, как ни удивительно, застаю Тарского в квартире. Стараюсь не выдавать своей радости, что так рано вернулся, но помимо воли все равно вовсю улыбаюсь. Выражение лица Таира, конечно же, от этого никак не меняется.
— Мы уезжаем. Собери вещи, — огорошив, уходит в комнату.
Сразу же за ним бросаюсь. Даже сандалии забываю снять.
— Домой?
Не могу определить, какой должна быть моя реакция. Мне радоваться или огорчаться?
— Нет. Пока не домой. Переезжаем. Дальше, — все это сообщает, не оборачиваясь.
Ответ получен, а у меня все та же дилемма: радоваться или огорчаться?
— Очень информативно, Гордей, — нахожу выход в раздражении.
— Собирайся, если не хочешь продолжить путь налегке.
Наконец поворачивается ко мне лицом. Очень странные ощущения испытываю. Контакт с его глазами успокаивает и одновременно приводит меня в отчаянную злость. Просила же себя, убеждала целое утро не реагировать на эту его показную холодность. Только не могу… Не могу я!
— Может, скажешь, куда мы переезжаем? И главное, зачем? Ты говорил, тут спокойно и…
— Я не обязан давать тебе какие-то пояснения, — жестко останавливает меня Тарский. — Если делаю что-то — значит, вижу в этом необходимость.
Я взлетаю, как ракета.
— Когда ставил меня вчера на колени, тоже видел в том необходимость?
В здравом уме и ясной памяти никогда бы не апеллировала подобным способом. Таир, должно быть, впервые со времен нашего знакомства не находится с ответом. Только порадоваться у меня не получается. Одним взглядом до дрожи доводит. И самое смешное то, что я не могу понять: страх это или возбуждение? Осознаю лишь то, что напряженно слежу за каждым его движением. Опасаюсь того, что двинет ко мне. Опасаюсь и жду.