— Скучаю по учебе и друзьям, — выдаю относительную правду.
И похоже, пару минут назад у меня возникла достойная идея, как сбежать обратно. Не в Берлин, конечно. В Москву. Сколько можно все это терпеть?
Вновь направляю взгляд к соседнему столику и сразу же ловлю ответное настойчивое внимание того самого русского, если верить Тарскому. И смотрит он на меня, судя по всему, довольно продолжительно. Скрывая волнение, слегка улыбаюсь и отвожу взгляд.
Рядом раздается шумный выдох Тарского. Не пытаюсь проверить, из-за чего он недоволен. Я и так знаю. Чувствую… Скорее бы отключиться.
— А что ты изучаешь? — интересуется неожиданно Януш.
В другой момент его внимание здорово бы встряхнуло, потому как обычно он меня не замечает. За все время знакомства парой фраз перебросились, и те по большей части стандартные приветствия.
— Я будущий лингвист.
— Германист?
— Естественно.
— Тебя приятно слушать, — а это уже крайне сильно удивляет. Никогда бы не подумала, что он меня в принципе слушает. — Словарный запас впечатляет. Кроме того, ты строишь интересные речевые конструкции. Нетипичные для немки. Точнее, местами — не совсем типичные, местами — совсем не типичные.
Я на миг подвисаю, не зная, как реагировать. То, что он меня похвалил, приятно. Но зачем делать последнее замечание? Взволнованно сглатываю и в поисках поддержки невольно перевожу взгляд на Тарского.
— Бабушка Катрин была украинкой, — говорит он.
И это правда. Наверное, безобидная, раз Гордей об этом сообщает.
— А ты говоришь на украинском? — спрашивает Шульц, бросая на середину стола карту.
— Помню лишь пару фраз. Те, которые бабушка примешивала в… свой основной язык.
— Скажи что-нибудь, — просит такая же фальшивая немка, как и я, Элиза.
Что ж… Я к ней, в связи со своим последним открытием, чуточку подобрела.
— Не такий страшний чорт, як його малюють[1], — выдаю намеренно корявенько первое, что на ум приходит, и тут же по просьбе Шульца перевожу пословицу на немецкий.
После окончания первой партии виста Тарский неожиданно объявляет о нашем якобы общем намерении сегодня пораньше отправиться домой. Я подыгрываю, хотя слышу об этом впервые, и покорно поднимаюсь следом.
Не считая танцев, Таир редко ко мне прикасается. Но тут вдруг кладет ладонь на поясницу, скользит ею чуть выше, крепко сжимает талию и увлекает меня к выходу. Когда проходим мимо того самого мужчины за соседним столиком, тот лишь мельком смотрит на меня и переводит взгляд на Тарского. Не могу оценить ситуацию полноценно, однако чувствую напряжение с обеих сторон. Оно задевает меня косвенно, словно перекрестный огонь. Выдохнуть свободно удается лишь на улице.