— Ладно, разберёмся, — прерываю я её. — Кажется, нужно о другом беспокоиться, чем колыхать то болото, из которого удалось вырваться благополучно несколько лет назад. Тебе, я думаю, надо сделать очень важный шаг.
Я красноречиво смотрю туда, где сжалась в жалкий комок моя бабушка и Кристинина мать. Женщина, что вынесла на себе весь её вздорный характер и хлебнула немало негатива и нелюбви.
Крис сразу тускнеет. Бледнеет даже. Губы сухие облизывает. Ей страшно — я вижу. Страшно признаться. Страшно раскаяться. Попросить прощения у матери, которой столько боли принесла, страшно.
Но она делает шаг, словно сквозь толщу воды продирается. А потом ещё один.
— Здравствуй, мама, — говорит, протягивая руку. Мешкает, не решаясь притронуться. Но бабуля оживает. Глаза поднимает, где стоят слёзы.
— Девочка моя. Ты пришла, — говорит она, и Крис, разревевшись, кидается в её объятья.
Вот и хорошо, — твержу я себе, как заведённый. Потому что тяжело на это смотреть. Потому что мужчины не плачут. А мне сейчас хочется разреветься. А ещё лучше — спрятаться, чтобы отдышаться. Но мне нельзя.
Чуть дальше всё так же стоит Мишка, мой сын.
— Пойдём, — зову я его тихо. Мишка слишком уж быстро отзывается. Прижимается ко мне всем телом. Так обычно Ромка делает. И оттого, что так сделал мой старший сын, хочется пустить слезу ещё больше. — Пойдём, — целую я его в макушку, как недавно сделала Аня. — Пусть побудут вдвоём. А нам тоже надо поговорить.
51.
Дмитрий
Я должен как-то всё объяснить сыну, но на ум ничего нормального не приходит. Я спотыкаюсь о каждое слово и не знаю, с чего начать.
— Ты её знал, да? Раньше? — помогает мне Мишка.
Я киваю. Оказывается, это жутко тяжело — объяснять ребёнку некоторые вполне очевидные вещи.
— Любил, да? — прорывает Мишку.
Я снова киваю. А в мозгу крутится: почему любил? Люблю… до сих пор. Всё время любил только её и никого другого. Если б тогда Елена меня Мишкой не окрутила, не женился бы. Только ребёнку я этого не скажу.
— А она тебя любила?
Ещё один кивок. Наверное. Нет, любила. Точно. Правда, не знаю, любит ли сейчас.
— Ты на ней женишься? — продолжает атаковать меня сын.
Поговорили, называется. Чувствую себя полным ничтожеством. Надо собраться. Взять себя в руки.
Получается плохо. Мне бы глаза прикрыть и поспать, но я не могу. Надо за Кристиной присмотреть, за ней глаз да глаз, чтобы чего не отчебучила. И на «свидание» с бывшей обязательно, иначе затянется волынка надолго. Таким гидрам головы лучше сразу рубить.
— Тут понимаешь, какое дело, сын, — всё же выдавливаю из себя, понимая, что стоит только начать, а дальше как-то легче становится, — жениться, когда один, — несложно. А у меня вы. Мне как бы нужно, чтобы Аня не только мне нравилась.