— А я в отпуске! — показала она великолепные зубы, старательно улыбаясь — Давай уже как-то ладить, что ли? Я ж не враг, а всего лишь сестра!
По тому, как она решительно губы поджала, я поняла, что слово «тётка» Кристина пока что принимать не намерена.
— Ладно, — вздохнула я, понимая, что путь исправления никогда не бывает лёгким. Просто надо дать ей шанс, а там жизнь покажет, готова ли она принять свой настоящий статус или так и уготована ей роль вечного самообмана.
Всё шло своим чередом. Дети резвились. Кристина болтала с бабулей. Селена вязала. Я бдела.
И тут, как всегда, на сцену выпрыгнул нежданный персонаж.
Лесневский шёл с огромным букетом наперевес и с таким решительным выражением на лице, будто собирался брать штурмом Бастилию.
А я уже думала, что избавилась от него навсегда.
55.
Анна
— Анна! — по Лесневскому явно плакали театральные подмостки. Правда, актёришко из него так себе — слишком пафосный и ненастоящий, но зато фактура — выше всяческих похвал. Колоритная.
— Что за фрукт? — сквозь зубы поинтересовалась Кристина.
— Скорее, крендель, — вздохнула я, наблюдая, как спешит Лесневский к нам.
— Ну нет. На хлебобулочного урода он не похож. Скорее на бога, — оценивающе разглядывала Игоря Димкина тётка.
— Хочешь, сосватаю? Будешь богиней. Есть только несколько недостатков.
— Каких? — деловито поинтересовалась Кристина, но ответить я не успела: Лесневский достиг цели, то есть приблизился к нашей лавочке, где мы заседали женсоветом, пока мальчишки играли с другими детьми.
— Прости меня! — проорал он трагически, но искренне. — Я виноват!
Я вдруг побоялась, что он на колени бухнется при всём честном народе. Игорь мог. Что-что, а каяться он умел. Как и косячить, впрочем. Вся его искренность терялась на фоне тотальной слежки, а уж про пощёчину я вообще молчу. Но разыгрывать из себя оскорблённую невинность не стала. Может, потому что мне от Лесневского не нужны были ни извинения, ни раскаяние, ни красивые жесты.
— Я не держу на тебя зла, — проговорила осторожно. Глаза у Лесневского радостно блеснули. Зря. — Есть лишь одно «но». Я хочу, чтобы ты понял: нас больше ничего не связывает. Мы расстались. И назад возвращаться я не собираюсь.
Рука с букетом поползла вниз. На лице сменилась целая гамма чувств: злость, отчаяние, вина. Как всегда, застрял он на упрямстве. Этот мужчина умел упрямиться до последнего.
— Что тебе не хватало, Анна? — выдвинул он вперёд подбородок. — У тебя было всё. Я тебе работать разрешил, ждал, пока ты созреешь родить ребёнка, баловал всячески.
Ну, да. Мой великий благодетель. И вроде бы ничего плохого не сказал, но эта выстраданная им правда слишком напоминала ситуацию, когда нашкодившего щенка злая хозяйская рука целенаправленно тычет в лужу.