Окрестности окутывает густое тягучее безмолвие вперемешку с далеко не летней прохладой и липкой промозглой сыростью. Там и тут, со всех сторон окружают высокие, будто вековые ели и сосны. А над головой угрюмое клубящееся серыми тучами небо отбрасывает глубокие тени, пряча за своим массивом яркий солнечный свет. Кажется, что его здесь и не бывало вовсе. Никогда.
Здесь не слышно птиц, насекомых или какой-то иной живности. Единственные кто осмеливаются нарушать тишину этого места – люди. Обычные прохожие – безликие, погружённые в свои глубочайшие мысли и, как правило, безмолвные. Здесь не принято много говорить. Разве что только… плакать.
Кладбище, наверное, не самое лучшее место, куда стоит отправляться в ливень, но ничего лучше я придумать не смогла. Повезло, что за время пока добиралась, дождь закончился. Хотя это маленькое обстоятельство едва ли можно назвать везением. Если только с большой натяжкой.
Холодно. Мокрая одежда неприятно липнет к коже, покрытой мурашками. Плотнее запахиваю плащ, обхватываю себя ладонями за плечи, пытаясь унять дрожь. Сжимаю челюсти, чтобы не колотились друг об друга. Лучше не становится, но и уходить в то же время совершенно не хочется. После встречи с Виктором моя комната в коммуналке, должно быть, самое последнее место, где я хотела бы сейчас оказаться. И раз уж меня лишили работы, а та, что её заменила ещё неизвестно, куда в итоге приведёт – могилы родителей и брата показались мне самым гостеприимным местом в целом мире.
Они смотрят на меня с чёрных гранитных плит с искусственными улыбками на серых лицах и странным немым укором в глазах.
Когда-то я и предположить бы не осмелилась, что буду вот так вот стоять среди бесчисленного количества могил и смотреть на надгробия самых близких и самых дорогих мне людей. Что простая обыденность и человеческая теплота могут стать для меня настоящей роскошью. В те далёкие дни всё воспринималось иначе, казалось привычным и, возможно, даже незыблемым, как сама суть мироздания.
Ложь…
В мире нет ничего, что не имело бы своего завершения. Ожидаемого, радостного или же драматического.
В этом мне ещё только предстояло убедиться. Мне – обычному подростку, никогда не задумывавшемуся о чём-то подобном. В меру жизнерадостному, в меру капризному, в меру любимому. Со своими подростковыми мечтами, планами, юношескими и такими бессмысленными переживаниями. Тогда я и помыслить не могла, что один единственный день разделит мою жизнь на «до» и «после». Что есть силы способные с лёгкостью превращать чужие жизни в настоящее пепелище, угли которого будут тлеть ещё долгие-долгие годы, доставляя невыносимые муки, агонию, продлевая этот один большой и бесконечный кошмар.