А что, если Великий Драматург все-таки более наивен, чем коварен? Великий художник и коварство – совместимо ли это? Великий физик, каким представлял его Эйнштейн, да, но – художник?.. Но что, если это всерьез, если все, все, что было, вся история – лишь удобрение, навоз ради того, чтобы вырастить цветок по имени Любовь – и больше ничего? Для того лишь, чтоб сентиментальный Великий Драматург мог полюбоваться им, понюхать и погасить свет? И отвернуться к другим мирам, к другому времени?
Да нет же, не автор и не актер: автор знает все, что «думает», как «чувствует» его герой, его герои, актер заранее читал пьесу и тоже знает заранее, играя, даже о целях других партнеров. А это как во сне: никто не автор своих снов, ты лишь участник события сна, один из участников пьесы. Мы – я, Она, Третий – его сны. Сны Господа Бога, а он тоже участник, один из участников своих снов, не знающий как мы себя поведем в следующий миг. Он нам оставил волю, свободу выбора. Он – Четвертый, один из нас.
Тут я почувствовал, что на меня смотрят. Человеческий взгляд почувствуешь всегда. Тем более на таком пустынном острове. И тем более, такой напряженный. Да, это он стоит и смотрит, Ее избранник. Действительно Дельтаплан – на равнобедренном, углом вниз (талия), треугольнике лежит маленькая для таких плеч головка. («Мальчик-слезь-со-стойки!» – был у нас лейтенант с такой кличкой, правда, узкоплечий, длинный, как глиста, но с такой же ребячьей головкой, слышали или придумала братва наша, будто крикнула ему так барменша.) Но прежде и тебе это не казалось уродством – ни на староегипетских изображениях, ни когда только появился Третий на острове и тебе припомнились те самые египтяне. Ей тогда не нравилось все в нем, а ты даже любовался. Теперь все наоборот.
Но ведь смешно (умереть можно!), когда знаешь про этого красавца то, что знаю я!..
Стоит молча, ладонью оперся как раз на то место, куда мы когда-то, дурачась, стреляли. Смотрит на мою руку, покоящуюся на пистолете.
Да, да, тебе не примерещилось – пистолет, оружие!
Глазами я показал и на обойму, которую отложил на более нагретое солнцем место.
– Сушу, а то, может, отсырели патроны.
Только после этого я медленно приподнялся и сел.
– Могли и отсыреть, – согласился Третий.
Растерян: не с этими мыслями спешил ко мне, это заметно. Ну-ну, говори!
– Мари-а беременна. Кажется.
Теперь уже интересно было бы на свое лицо посмотреть: к этому известию я был готов менее всего. А потому спросил по-глупому:
– Кто вам сказал?
– Все признаки.
– Представляю, как она рада!