– Клим, давай мы не будем возвращаться к этим бредням. Хватит делать из Игоря монстра. Он тебе не нравится, но…
– Пока, мам. Я позвоню, как устроюсь, – не даю ей договорить, – сочини для всех сказку, что я уехал учиться в Лондон. Выстраивай свою идиллию дальше, – выхожу за дверь.
В такси сразу набираю Рябину, прошусь на ночлежку. Друг, конечно же, не против.
Ехать на съем за деньги Мельникова желания нет. Больше нет ни малейшего желания быть хоть как-то к ним причастным. Если раньше я тратил его бабки и нервы за все побои и унижения, то теперь я могу уверенно сказать, что просто продавался.
Мальчика обидели, и он думал, что таким образом мстит плохому дяде, но на самом же деле этим я только подтверждал свою несостоятельность и ничтожность. Я прогибался под отчима. Хавал его бабки, которыми он откупался от меня за все наши с ним казусы.
– Заваливайся, – Сава ударяет свой кулак о мое плечо.
– Выручил.
– Давай без соплей, Клим.
– Да я так, – стаскиваю кроссовки. – Пиво есть?
– Найдем.
Из прихожей мы перемещаемся на кухню. В отличие от меня, у Рябины зачетные предки. Понимающие. Просто адекватные. Не мнящие себя какой-то шизанутой правящей династией и богемой небольшого города на краю земли.
– Завтра похороны, – сворачивает крышку с бутылки, и та издает тихое шипение, – знаешь?
– Нет.
– Мать сказала. Говорит, там все по п*зде пошло. Луизкин отец оттягивал подписание каких-то бумаг, набивал цену. А теперь вся эта херебора сработала против него. Контракт не заключили и вломили неустойку. Короче, там восемьдесят процентов бизнеса выдернули.
– Лу же наследница, – сам не знаю, для чего говорю, все же понимаю. Это ничего не меняет. Бабок там почти не осталось, а то, что осталось, уже сто процентов осело в кармане отчима, не зря Витька там ошивается.
– Ты же понял.
– Да понял, понял. Я у тебя пару дней перекантуюсь и свалю. Билет уже взял.
– И куда отчаливаешь?
– В златоглавую.
– Бабки нужны?
– На первое время хватит.
– Ну если что…
– Рябин, давай без соплей.
– Ладно. Весело, конечно…
– Я хочу ее с собой забрать, – говорю и смотрю в ночь через прозрачный тюль на окне.
– Лулуху?
– Надеюсь, согласится, – продолжаю, не обращая внимания на Савин вопрос.
20.
Луиза
Темно и страшно. Одиноко. Пусто и больно. Душа выжжена.
Витя больше не приходит, никто не приходит. Клим даже не появился. На кладбище было много людей, я помнила их лица, они часто мелькали на разных банкетах и ужинах. Они шептались, соболезновали, а потом исчезали, уходили в распахнутые ворота. Они пропадали один за другим, пока не осталось никого кроме меня самой.