— Не самое подходящее время, — ответил я. — Вначале с делами давай разберёмся.
— Да успеются дела твои, не убегут. Ладно, я тебе позвоню, когда придумаю что-нибудь.
— Хорошо. Мне пора, — закончил я разговор.
Лёха как пытался со мной помириться, но было что-то отталкивающее в его поведении. Я не знал, как на это реагировать и как общаться с ним. Последнее мне просто не хотелось. Я ещё помнил, как он унижал меня и домогался Иры. Может, постепенно всё уляжется, а может, и нет. Но Лёха, как был мудаком, так мудаком и останется.
Я домчал под дождём до подъезда. Когда был уже совсем близко, сверкнула молния и над головой раздался оглушительный треск. Я подбежал к двери и спиной прислонился к стене, пытаясь унять бешеный стук сердца. Возле воронки лежали мёртвый пулемётчик и ещё один солдат без ноги и руки. Он вопил от боли и ужаса. А в ушах моих — голос лейтенанта: «Заходи, блядь! Заходи, хули тормозим? Сержант, продолжать наступление! Выполняй приказ!»
Дождь лил, капли бешено стучали по асфальту, лупили по газону и кустам. В сумерках среди потоков ливня я заметил силуэты. Вначале не поверил глазам, стал вглядываться. Тени стояли неподвижно. Они были похожи на те, что я видел под Бельском, в серой пустыне, представшей в моём видении. Но здесь-то они откуда?
В голову закралась странная мысль, что я снова потерял сознание, и теперь мерещится всякое. Я ущипнул себя. Огляделся. Мир вокруг выглядел реальным и обыденным, каким он был всегда. Я снова всмотрелся сквозь потоки ливня — силуэты пропали. Кажется, галлюцинации. Может, Ира права? Может, действительно к доктору сходить?
Я вошёл в дом и быстро зашагал по коридору. Голова раскалывалась, надо было срочно выпить таблетку.
* * *
Василий Степанович стоял возле большого, во всю стену, окна гостиной на первом этаже, и наблюдал, как льются с неба потоки воды. Как всегда, он думал о делах — делах рода и княжества. Вот уже почти двадцать лет Василию Степановичу приходилось единолично удерживать бразды правления Новгородом.
Василий Степанович никому не доверял и полагался только на себя. За остальными требовался глаз да глаз, подчинённые могли напортачить, а родственники — то ещё ворьё, для которых княжеская администрация — одна большая кормушка. Поэтому если не обо всём, то о многом приходилось думать самому.
Василий Степанович знал, кто ворует, как, сколько, но относился к этому, как к неизбежному злу. Ведь если не позволить родне воровать, они начнут проявлять недовольство и строить козни. Так что пусть лучше воруют.
Один из вопросов, который в последнее время мучил великого князя — куда пристроить дочерей своего старшего сына. Ольге уже пора выходить замуж, да и Веронике скоро подойдёт срок, а достойных кандидатов нет. Голицыны уже неоднократно изъявляли желание сочетать узами брака своего отпрыска с Ольгой и тем самым укрепить отношения между Москвой и Новгородом. Но Василий Степанович не собирался укреплять отношения, зная, сколь агрессивную политику ведут Голицыны. Вместе с внучкой Голицыным неизбежно отойдёт приданое и, позже, часть наследства. Хотел ли это Василий Степанович? Нет. Только не им. В последнее время Голицыны никаких границ не видят, везде и всюду свои загребущие лапы тянут, да и с Москвой в любой момент мог произойти разрыв, а потому Василий Степанович медлил соглашаться.