— Тогда мы согласимся, — поправил Геннадий.
— Чего? — Николай обернулся и с недоумением уставился на дядю.
— Мы продадим контрольный пакт акций «НовАрмы», — повторил Геннадий спокойно. — Так будет лучше для всех.
— Нет, ты же не серьёзно… Ты что, в самом деле, хочешь продать завод? Уступить этим уродам, которые убили отца? Ты бредишь, дядь Ген?
— Да ты успокойся, сядь. Я тебе сейчас всё объясню.
— Я не собираюсь продавать завод, и совет рода не пойдёт на это. Глупости, — отрезал Николай и опять уставился в окно.
— Голицыны — слишком сильный и влиятельный конкурент, — проговорил Геннадий. — Нам с ними тягаться не с руки. Эдуард этого не понял и поплатился жизнью. Будем сопротивляться — закончим так же. Они нас задавят, как задавили Оболенских. Голицыны хотят установить монополию на военную промышленность и добьются этого рано или поздно. Почему не уступить сейчас? Вырученные средства мы вложим в освоение севера: полезные ископаемые, нефть, газ, много чего. Андрей дело предлагает: надо изменить стратегию, сосредоточиться на чём-то одном. И насчёт совета ты не прав. Вчера я разговаривал с Владимиром Святославовичем — он поддержал мою идею. Поддержат и остальные.
— Что ты такое говоришь? — Николай подошёл к дивану и встал напротив дяди. — Мало того, что ты хочешь оставить безнаказанной смерть отца, так ещё и потакаешь подонкам, убившим его? Я не позволю продать завод. Мы усилим охрану, обратимся к Борецким за помощью. Мы выстоим. Голицыны до нас не доберутся.
— Сколько ты сможешь жить в осадном положении? Месяц, два? Год? Сколько? Они подождут. Кто-кто, а Голицыны найдут способ надавать на нас. Да и потом, кто сказал, что я хочу оставить безнаказанным убийство? Пойми, получив то, что они хотят, Голицыны расслабятся, они решат, что мы сломлены и не буду ждать удара. И вот тогда-то мы и отомстим. Ты пойми, спешка хороша при ловле блох. А в этом деле торопиться ни к чему. Я сколько раз тебя учил?
— Не понимаю, — Николай плюхнулся на диван и, вытянув ноги, угрюмо уставился в стол. — Я нихрена не понимаю. Если мы уступим завод, остальные роды подумают, что мы слабы, что к нам можно придти и что угодно забрать. Я не допущу, чтобы мой род считали слабым. Отец не позволил бы так поступить.
— Ошибаешься, Коля, — дядя печально улыбнулся. — Во время последней нашей встречи он сам сказал мне почти то же самое. Он знал, что его достанут. Голицыны угрожали. Не прямо, конечно, но он всё понял.
— И всё же он им отказал.
— Если бы он знал, как всё получится, поступил бы иначе.
— Чушь, — безучастно пробормотал Николай. Слова дядя звучали убедительно, и всё же он не мог принять эту идею, внутри поднималась волна протеста, боль и негодование разрывали душу. И всё же дядя Гена был прав, как всегда…