Вторая была пониже и более фигуристой, лицо — шире, а губы — пухлее. Её роскошные длинные волосы сейчас были уложены замысловатым образом в какую-то объёмную конструкцию. Она тоже улыбалась и кивала всем, но лицо её выражало нечто совсем другое. Девушка усиленно старалась держаться важно и скромно, как и первая, но вид у неё был явно скучающим.
Обе девушки были одеты в чёрные облегающие платья, но при этом без вырезов и декольте.
А я всё гадал, кто они. Точно какие-то близкие родственницы, возможно, даже внучки великого князя. Ничего себе, с какими высокородными дамами мне довелось пообщаться! Кто бы мог подумать…
Девушки меня долгое время не замечали, поскольку я держался позади членов семьи. Но когда мы стояли на отпевании вокруг гроба, одна из них — та, которая вчера донимала меня расспросами — всё же обратила на меня внимание. Наши глаза встретились, и мне показалось, что девушка едва заметно улыбнулась, даже лицо её как будто оживилось. Она толкнула вторую и кивнула в мою сторону. Вторая посмотрела куда-то мимо меня и, ничего не ответив, снова уставилась на гроб с телом.
А в это время князь Эдуард Востряков молча лежал в гробу, закрыв глаза и не обращая внимания ни на монотонно-распевный бубнёж священника, ни на толпу родственников и знакомых, собравшихся, чтобы воздать ему последние почести. На лысоватой голове мёртвого князя виднелся длинный шрам — след от шашки.
После отпевания поехали на кладбище Востряковых, которое находилось рядом с загородным поместьем, а потом — в особняк. Господа отправились поминать усопшего, а я оказался свободен. Наконец можно было вздохнуть с облегчением. Ничего плохого на похоронах не случилось, никто не нас не напал, да и вряд ли кто-то решился бы напасть на такую толпу князей и бояр, так что моё присутствие являлось лишней предосторожностью.
Для слуг и дружинников, которые не были заняты в организации торжества, накрыли стол в доме слуг на первом этаже. Народу, правда, собралось мало: большинство всё-таки были заняты. Присутствовали садовники, несколько человек из технического персонала и полтора десятка дружинников. Многих я знал. Ну и мы с Ирой тоже решили посидеть со всеми. Ни мамы, ни брата, правда, не было.
Первое, что я сделал — снял надоевший галстук и навалился на жаркое под соусом, поскольку весь день ничего не ел и был жутко голоден.
Меня стали расспрашивать про войну и ранение. Разговаривать на эти темы не хотелось, но чтобы никого не обидеть, я всё же отвечал на вопросы — отвечал коротко и общо, не вдаваясь в подробности. Вскоре от меня отстали и переключились на другие темы, ну и как часто бывает, разговор зашёл о политике.