— Инокентич, собирай людей, и отходим, — ступив на борт, распорядился Борис.
— Но-о, — начал было шкипер.
— Я оплачу весь недобор. Так оно проще, — успокоил Измайлов.
До полудня шли довольно бодро. Народу на борту немного. Всего-то десяток человек. Так что никакой тебе тесноты. Хотя оба столика отведенных под пассажиров оказались занятыми. Но их с Яковом устроили за предназначающимся команде.
— Чего это машину застопорили? — удивился Яков.
— Хотел бы я знать, — откладывая надкусанный пирог, произнес Борис. — Тимоха, что случилось? — окликнул он палубного матроса, который работал на Рыченкова еще на колесном «Стриже».
— Просвира случился, — зло бросил худощавый мужчина, лет тридцати.
— О как!? — удивился Борис. — Так ты вроде говорил, что он сторонкой обходил оба парохода Тарасыча.
— Обходил. А тут вот сподобился, как видишь. Просемафорил «стоп машина», и людей еще к пушке отправил.
— У вас что за груз?
— Нет никакого груза. Пассажиры вот с вещичками. Если только тебя… То есть, вас прихватить решил. Да только кто же станет ссориться с Елизаветой Петровной, после такого-то.
— Какого, такого? — искренне удивился Борис.
— А вы разве не ведаете?
— Толком говори.
— Так пирата того британского, что захватил их с боярышней Яквенковой она изловила.
— Знаю. Его к десяти годам каторги приговорили. Скандал еще с бритами вышел.
— Так сказывают, что она его с каторги выкрала, да теперь день и ночь истязает.
— Заняться ей больше нечем. Ох и сказочники же.
— Может и сказки, а только дыма без огня не бывает.
— Ладно, бог с ней, с матушкой. Придется разбираться с Просвирой этим. Эх, а как день-то хорошо начинался, — доставая из большой дорожной сумки шелковый бронежилет, со вздохом произнес Борис.
— Так это. Их там дюжина мордоворотов, не меньше, — всполошился Тимоха.
— Вот и хорошо. Нам с меньшим количеством дело иметь невместно. Яков, готовь арсенал.
— Сделаю, — отозвался Ганин, одарив присутствующих своей неподражаемой улыбкой.
— Борис Николаевич, может не стоит, а? За ним душегубства без причины пока не водилось. Глядишь заберет свое, да отвалит, — просительным тоном произнес Былинкин.
— Нет здесь его ничего. И быть не может. А еще, я что-то не припомню, чтобы Дорофей Тарасович, вот так, как овца позволял себя остричь.
— Мы люди наемные, Борис Николаевич, и поставлены людей возить, а не воевать с разбойниками. На то боярские полиция и дружины имеются. Вот пусть и отрабатывают свое жалование, — произнес спустившийся из ходовой рубки шкипер. — Я командую на этом пароходе, и я уже принял решение…
— Остынь, Инокентич, — вперив в шкипера твердый взгляд, оборвал его Борис. — Ты решение принял? Лапки задрал? Вот и молодец. Теперь собери всех людей в этой кают-капании, сиди и не отсвечивай. Пули вас тут не достанут. А я себя грабить не позволю. И мешать мне тоже не советую. Яков, я тут у мужичка видел дробовик, вроде наш калибр, — застегивая оружейный пояс, переключился он на Ганина.