В обойму Славниковой попал и А. Столяров со своим демонстративно публицистичным «Жаворонком», житийным повествованием о «Севастопольской Деве» и ее отчаянной попытке воссоединить Крым с Россией; попытке заведомо безнадежной, поскольку даже Чудо не в состоянии противостоять интересам сильных мира сего. «Жаворонок» пронизан ностальгической тоской по тому пространству, «где... каждый человек, где бы ни родился и на каком языке с детства ни говорил, чувствовал себя гражданином единой вселенной». Да, СССР действительно был тем полем напряжения, которое порождало мощные культурные феномены... И Жанна с ее великой жертвой, несомненно, фигура знаковая. Но я почему-то, читая драматическое описание повальной голодовки, устроенной жаждущими воссоединения жителями Крыма, все гадала - а за что пострадали невольно вовлеченные в этот разгул средневековой религиозной истерии идеологически пассивные собаки и кошки, которых сознательные хозяева вдруг перестали кормить? Крымчане-то и закупать продукты демонстративно перестали. Детей разве что пожалели - кормили.
Пожалуй, меньше всего добрых слов досталось Вяч. Рыбакову («На чужом пиру»). Благожелательная О. Славникова, в чье поле зрения попали самые разные авторы - от Лукьяненко до Липскерова, вообще обходит роман молчанием... Не потому ли, что художественного предмета для разговора нет? Поскольку трудно назвать художественным текст, в котором, цитирую Арбитмана, автор «из четырехсот страниц... литературе уделяет лишь сотню». Понятно, что «ярый демократ» Арбитман по определению должен был очень жестко отнестись к новому роману Рыбакова («...расплачивается талантом беллетриста за грядущее право пасти народы.;.», «...неотделимость творческих и госбезопасных проблем для Рыбакова-2000 выглядит аксиомой»). Но и «государственник» Володихин пишет хотя и мягче, но в том же духе о тексте, в котором «философско-социологический трактат о настоящем и будущем России, введенный в повествование от имени современного отечественного мыслителя Сошникова, целиком и полностью преобладает над художественной тканью романа».
Я, впрочем, рада была узнать, что герой «Очага на башне» Симагин помирился со своей Асей, что ее сын Антон принял у отчима эстафету, встав «над пропастью во ржи», что злодей Вербицкий потерпел-таки моральный крах, а потом вроде перековался (кстати, наиболее агрессивно-пафосные, обличительные речи Рыбаков отдал именно ему; наиболее человечные, впрочем, тоже). Еще заодно выяснилось, что наших ученых, цвет и мозг нации, уничтожали не коммуняки-экстремисты, а, наоборот, американские шпионы.