Мы что, должны по вечерам зажигать восковые свечи, должны допустить, чтобы наши города наполнялись зловонием отбросов, как в Средние века? Ты не любишь скотобойни, и что, общество отныне должно питаться сырыми овощами?
Положительный ответ на подобного рода вопросы, сколь бы абсурдным он ни казался, находит отклик. Политический анархизм, культур-реакционность кустарного искусства, радикальное вегетарианство, раскольнические секты и партии обладают так называемой притягательной силой. Учение обязано быть только всеобщим, самоуверенным, универсальным и императивным. Недопустимы попытки вырваться из «или-или», недоверие по отношению к абстрактному принципу, непоколебимость без доктрины.
Двое молодых людей беседуют меж собой:
А. Так ты не хочешь стать врачом?
Б. Врачи по профессии так часто имеют дело с умирающими, что это ожесточает. К тому же. при прогрессирующей институциализации врач становится для больного представителем корпорации и ее иерархии. По отношению к потребителю он часто подвергается искушению выступить поверенным по делам смерти. Он становится агентом крупной корпорации. Когда речь при этом идёт об автомобилях, это не так скверно, но когда достоянием, которым распоряжаются, является жизнь, а потребителями — страдающие больные люди, в таком положении я бы не хотел очутиться. Профессия домашнего врача была, возможно, более безобидной, но она приходит в упадок.
А. Стало быть, ты думаешь, что-либо вовсе не должно быть никаких врачей, либо следует вернуться к прежним знахарям?
Б. Этого я не говорил. Мне только страшно самому стать врачом, в особенности так называемым главврачом с командной властью над больницей для масс. И тем не менее я, естественно, считаю, что пусть лучше существуют врачи и больницы, чем если больные будут оставлены на произвол судьбы. Никоим образом мне не хотелось бы выступать в роли общественного обвинителя, но всё же предоставление свободы действий грабителям и убийцам кажется мне гораздо большим злом, чем существование инстанции, отправляющей их в каторжную тюрьму. Юстиция — это разумно. Я не против разума, я только хочу разобраться в том обличье, которое он принял.
А. Ты сам себе противоречишь. Ты сам беспрестанно пользуешься теми выгодами, что приносят врачи и судьи. Ты так же виновен, как и сами они. Только ты не хочешь взвалить на себя бремя того труда, который выполняют за тебя другие.
Предпосылкой твоего собственного существования является принцип, от которого ты сам хотел бы уклониться.
Б. Этого я не отрицаю, но противоречие неизбежно. Оно является ответом на объективную противоречивость общества. В условиях столь дифференцированного сегодня разделения труда отвращению достаточно проявиться в одном месте, чтобы пробудить чувство вины во всех. Когда это чувство распространится, когда его начнёт ощущать хотя бы малая часть людей, психиатрические лечебницы и исправительные заведения, возможно, станут более гуманными, а суды и трибуналы, в конечном счёте, окажутся ненужными. Но это вовсе не является той причиной, по которой я хочу стать писателем. Я просто хотел бы более ясно отдавать себе отчёт в том ужасающем состоянии, в котором сегодня находится все.