— Но я… правда, ничего не понимаю…
— Ничего, говоришь? — боров схватил батюшку громадной пятерней за лицо и стал орать на него. — А на тайных тропах Сауросского леса вы как оказались?
— Так заблудились же! — это уже я не выдержала, уж больно когти Зузанны сдавили шею, словно ножницы натянутую нить.
6.3
— Заткнись! Тебе слово не давали…
— Подожди, Зузя, — жирный хряк почесал подбородок, самодовольно улыбаясь, меряя тяжелыми шагами каменный пол пыточной.
— Хозяин, не стоит…
Савр поднял жирный палец и ткнул им в воздух:
— В последний раз ты раскрыла пасть без моего дозволения, Зузя! — захрипел хозяин нежити и вновь повернулся к отцу. — Чего тут больше: наглости или глупости? Ты думал, что сюда явится сама Хозяйка, на зов чистой крови жертвы? Ты хотел поклониться ей в ноги, принеся в ценный дар свою дочурку, чтобы она благословила тебя, как нас? Глупец, какой же ты болван, если решил такой жалкой подачкой разжалобить Королеву…
Он подошел впритык, приблизившись своей ухмыляющейся харей к окровавленной маске, бывшей когда-то лицом Сарфа.
— Хочешь знать, какую цену заплатил я в ее подземных чертогах, чтобы получить могущество?
Не знаю, так ли уж хотелось батюшке знать правду, но, приняв его молчание за согласие, лорд Савр воодушевился.
— Я отдал ей душу, отринув свою человечность, а она мне дала силу, подарив такую мощь, о которой я мог только мечтать.
Вот тут стало очень интересно, даже когти Зузанны не мешали слушать столь захватывающий рассказ самодовольного идиота. Чью именно мощь получил лорд Савр даже гадать не приходилось. Он, поди, обернулся в кабанью шкуру, перелившись через пень. Старая, как мир, ворожба. Только вот кто-то же надоумил его на это. Убедил, что это его выбор, несущий лишь благо.
— На охоте, я сбил кабана, но тот, шельмец, вспорол мня, как мешок с зерном, — хозяин дома лелеял эти воспоминания, как свое сокровище, — оставалось мне совсем немного. Мучимый внутренним жаром, я чувствовал, как из меня вытекают последние остатки духа. Был я в ту пору еще молод, и жажда жизни была особенно велика. Вот тут-то и явилась она…
Я даже подалась вперед, что там говорить, даже Зузя и та отвлеклась — завороженно глядела на распалившегося борова, заслушавшись рассказом.
— Покровительница смерти. Та, которую предали и чье имя стерли из вековых манускриптов. Гильтине во плоти. О, да! Она была прекрасна… незабываема в своей тьме и подарила мне вторую жизнь!
— Не человеком! — сама не ожидала, но слова сами неожиданно вырвались, будто бы губы мои и язык стали жить отдельной жизнью.