Вот уж кто поистине на своем месте оказался! — одарила брезгливым взглядом. Отвечать что-либо не посчитала нужным. Если дура и шлюха конченая, то это ничем не исправить.
Тем не менее, еще раз предупредила насчет девчонок. Припугнула, что буду периодически наведываться, пусть не расслабляется, и направилась к закрытому отсеку. Там поджидал вивисектор с горящим взглядом и новая порция медитаций в комплекте с болью и последующим беспамятством.
В таком графике пролетела неделя, и с каждым разом требовалось больше времени на восстановление. При виде заключенной в сферу древней капсулы, у меня нервный тик начинался и расслабиться становилось труднее. Как это сделать, когда точно знаешь, что тебя гарантирована дичайшая боль? Я не мазохистка, и даже приказы Дака, которым физически не могла сопротивляться, уже не приводили к нужному результату. В итоге — сжалился вивисектор или правильно оценил риски, но на десять дней избавил от исследований и вновь вернул к прежним обязанностям.
Два дня после отбоя я тупо отсыпалась без осточертевшей учебы и общения с кем бы то ни было. После — вклинилась в работу, как будто и не заметила никого перерыва. Ну а когда заявился Рах-ку, сломанная жизнь покатилась по знакомой кривой колее. В то же время изнуряющие исследования не прошли даром. Унижение? Даже к этому привыкаешь и... не реагируешь. Длительные медитации положительно сказались на умении отрешаться от реальности так, словно то, что происходит в данную минуту, это не со мной. А боль. от нее тоже можно закрыться. Это не то же самое, когда некто чуждый ввинчивается в мозг и как искусный музыкант рвет струны оголенных нервов, создавая ужасную по своей дикой красоте и притягательности мелодию. Мелодии с тех пор звучали в голове как забытый кем-то включенный радиоприемник.
— Да заткнешься ты уже или нет! — стукнул по столу Макс как-то за завтраком и зло уставился прямо на меня.
— Ты, о чем? — вытаращилась удивленно. — Сен, может, ты объяснишь, чего он взъелся?
— а пилот резко подорвался, швырнул практически полный поднос еды в утилизатор и вылетел из столовой.
— Ты воешь, Ри, — поморщившись, пояснил инженер. Видный мужчина стал, между прочим. Толстяком уже язык назвать не повернется. — Мороз по коже каждый раз, когда его слышим. Так, собаки воют, когда чуют смерть хозяина.
— Смерть! — я дернулась, будто получила разряд ошейника. — Смерть здесь повсюду, и боль. Слышу ее, слышу, когда кто-то страдает и мучается. Странно только. думала, эта мелодия в голове только звучит. А это оно. напоминает о себе.