Азар опешил от такого жеста. Девушка, одетая в такие одежды, разве могла так отпрянуть от него, шейха? На тот момент он и позабыл, что это была нормальная одежда для русских, особенно в жарких местах.
Асад решил, что их молчание затянулось, и он первым решил разрушить непривычную тишину. Сказав фразу на арабском, переводчик перевёл её на английский.
– Благодарим за то, что согласились помочь нам.
– Это моя работа, – на этих словах она улыбнулась, а после ладонью вытерла чуть мокрый лоб, и сразу же после этого обратилась к рядом стоящему мужчине: – Извините, понимаю, что не самое время, но я очень устала после перелёта и мне бы хотелось принять душ. Не могли бы вы сообщить это шейху, не вдаваясь в подробности?
– Госпожа устала и хочет отдохнуть, – перевёл ради галочки Умар. Но для Асада это было и ненужным, потому что он прекрасно знал английский и слышал всё, что сказала ему девушка.
Глава 2
Неделю назад
Громкий звук раздаётся на весь зал, и я оборачиваюсь в сторону грохота, замечая сначала осколки какого-то предмета, напоминающую антикварную вазу и только потом перевожу взгляд на парня, который стоял, испугано смотря на то, что разбил.
Вскакиваю с места, оставляя непереведённый фолиант и быстрее бегу к японской вазе.
– Макс! – кричу, присаживаясь, не веря своим глазам. – Я же просила тебя ничего не трогать!
– Анна, я случайно, честно, не думал, что она выскользнет из рук, – начал кричать парень, размахивая руками. Вид у него виноватый, но ещё больше испуганный. Конечно, тут один экспонат стоит миллионы. – Ты же простишь меня за это? Подумаешь, ваза, у тебя вон, сколько всего этого добра.
– Макс, это японская ваза периода Мейдзи, конца девятнадцатого века, оригинальная и единственная в своём роде! – восклицаю, чуть ли не плача, смотря на разбитый предмет. Её мне подарил отец, когда вернулся из Японии спустя полгода… – Это драгоценная вещь. Знаешь, сколько она стоит? У тебя зарплата за год и то меньше.
– Я, правда, не хотел, – машет он руками, понимая, что попал. Хотя, скорее всего в голове думал, что раз я владелица этого музея, то всё ему прощу.
От выражения его испуганного лица не выдерживаю и начинаю хохотать. Держась за живот, встаю с корточек и выпрямляюсь, всё ещё держась за живот. Выражение его лица только подливает масло в огонь и меня ещё больше прорывает на смех.
– Эй, ты плачешь или смеёшься, не понимаю просто, – слышу сквозь свою истерику и пытаюсь остановиться, чтобы перевести дыхание. Вытерев слёзы, и успокоившись, всё ещё не отошедшая от припадка, бью Макса по плечу и выдыхаю.