Ей хотелось покинуть свой дом. Родителей, которые стали ее бояться. Парня, который все-таки исполнил свою мечту, лишив ее невинности, после возвращения Оттуда. И бросил, сказав, что не нуждается в трупе. Сказал, что она стала какая-то холодная, отстраненная и равнодушная. И начал в отрытую ухаживать за другими, живыми девушками. Которые не разучились кокетничать, стрелять глазками и хихикать над его шутками.
Лесса знала, что Брайан тоже начал ее опасаться. Потому что все боятся смерти. И страшатся ее, потому что она вернулась оттуда. И пусть ничего не помнит — они в это не верят.
В Академии же, по слухам, учились и не такие кошмарные существа. Она знала, что многие не доживают до выпуска, но Лесса не боялась смерти. Она ее уже пережила.
* * *
Выглядывая в окно — в купе она сидела одна — девушка с длинными, абсолютно белыми волосами с серебристым оттенком, неожиданно заметила юную эльфийку, бодро шагавшую по холму, недалеко от колеи.
Она даже сначала приняла ее за мальчика: слишком худая, но изящная, с притягивающей взгляд обворожительной попкой. Почему-то вдруг ей показалось, что девушку вскоре ждет сильная боль, настигнет беда, сокрушит судьба.
Белокурая эльфийка повернулась, уставившись на поезд, будто ощутила ее взгляд. Конечно же, остроухая незнакомка не видела ее, даже при остром эльфийском зрении никто еще не может разглядеть что-либо в узкую щелочку шторы.
Разве что мертвые?
Но она рассмотрела нежное лицо с такой белой кожей, что та казалась полупрозрачной, как лепестки белых лилий. И чудесные изумрудные глаза, и длинные золотистые, почти золотые волосы, стекающие по хрупким плечам.
Щемящее чувство резануло сердце — ей грозила беда, а она ничем не могла помочь! Она всегда это чувствовала: легкие шаги страдания, тяжелую поступь муки. Но, как всегда, ничего не могла сделать. Даже предупредить. Словно это была ее кара за Возвращение.
* * *
Дарл рассматривал до боли надоевший потолок. Белый. Его тело было абсолютно неподвижным, почти как тело трупа. Глаза, наверное, со стороны казались стеклянными, как у дорогой фарфоровой куклы.
На окнах — решетки. В таком положении — распластанный на кровати, не в силах пошевелиться — парень не видел их, но чувствовал, что они там. Они давили на него, как и толстые стены со звукоизоляцией.
Он находился в психушке. Хотя, впрочем, несмотря на полную безнадежность и тоскливое уныние его нынешнего положения, юноша считал, что ему еще повезло. Ведь он мог бы в данный момент находиться в гробу.
Он сам выбрал свой путь. Путь, закончившийся тупиком. Но тупик — не смерть. Из него еще можно выбраться.