Из-за угла выплывают две особы. Одна из них дама довольно тучного телосложения. На голове платок, но в остальном её одежда мало отличается от обычной. Разве что платье до самого пола. Видны лишь носки домашней обуви. И множество золотых украшений. В ушах огромные рубины. С шеи свисают цепочки. Крупные кольца перетягивают пальцы-сосиски.
Вторая девушка лет двадцати. Её крутые формы хоть и спрятаны нарядом, но отчётливо угадываются. Замечаю её жадный, голодный взгляд, обращённый к Ратмиру.
Щурю глаза, словно стараясь внимательнее рассмотреть. Заглянуть глубже в её чувства. Но они настолько явные, что даже несмышлёный ребёнок понял бы — эта особа по уши втрескалась в мужчину рядом со мной.
— Сынок, наконец-то ты дома! — мёд и патока льются из уст старшей дамы, когда она сладко улыбается, показывая зубы. Ярко-белые. Крупные, как у лошади. Пухлые руки прижаты к груди, будто от радости встречи её сердце вот-вот выпрыгнет.
Сынок? Странно, но я отчего-то представляла его мать совсем иначе. У этой женщины тёмные, густые брови, карие глаза, тонкий прямой нос. Возможно, в молодости она и была привлекательной, но время сделало её лицо грубым. Резким. Отталкивающим.
У Ратмира же черты лица крупные. Волосы светлые, кожа золотистая, без примеси оливкового оттенка. И глаза. За последние пару часов я изучила каждую крапинку в тигриных глазах.
— Здравствуйте, Мадина, — весьма холодно приветствует.
Вряд ли он так стал бы обращаться к матери. По крайней мере не родной.
Взгляд женщины перемещается с Ратмира. Будто она только что меня заметила, хотя мы близко стоим друг к другу.
Осматривает с головы до пят и обратно. Тепло испаряется из глаз, и мне вдруг становится не по себе.
Знаете, это ощущение, когда проходишь мимо цыганки, тянущей к тебе руку, а при отказе в милостыне — харкающей в спину? Вот и сейчас создалось впечатление, что я, и слова не успев сказать, была проклята.
Хочется спрятаться за Ратмира и не попадаться в поле её зрения. Ох, чую, кровушки она мне попьёт, если я здесь останусь.
— А это что такое, Ратмир? — хлопает ресницами, будто не в силах поверить собственным глазам, и, если очень активно моргать, я исчезну.
Мне и самой кажется, что зря я тут пачкаю их дворец своими грязными ботинками.
Но она назвала меня «что»? Вот зе фак!?
Я удивлённо пялюсь на мужчину, ожидая его ответа.
— Это Серафима, она будет помогать Патимат по дому.
Замечаю ехидную улыбку, искривившую губы молодой особы. Она смотрит на меня свысока. Изучает мои немодные шмотки, синяки, рассыпанные по лицу. Уставшие глаза и тощую фигуру. Её-то кормят на убой, а с моих косточек даже нечего пообглодать.