Наверное, Гордин слишком передавил себя, потому что в прошлом году страстная половина взбунтовалась. Сначала с ним случилась Анна. Но с ней Глебу удалось сохранить имидж сдержанного человека. Да, он на время утратил контроль над эмоциями, он влюбился. И все-таки ему хватило силы воли, чтобы, не впадая в истерики, достойно уйти, когда Анна отказалась от него.
А теперь стало совсем худо. Несносная Корбус выманила наружу лохматого дикаря. Если б отец стал свидетелем сцены в кафе, то не избежать бы Глебу новой пощечины. Но самым ужасным было то, что Гордин получил от этого даже не удовольствие, нет, наслаждение. Он постоянно вспоминал, как девчонка вдруг затихла в его объятиях и раскрылась. Как ему мучительно хотелось распластать ее мягкое податливое тело по своей груди, вонзиться в него, искусать поцелуями, излиться в него соками. Глеб до сих пор ощущал горчащий вкус табака в ее дыхании, запах влаги на волосах… Но сильнее всего он слышал острый влекущий аромат ее желания. Она хотела его! А он хотел ее. Хотел до боли, до ломоты в гениталиях…
Кто и за что подсунул Глебу эту нахальную соплячку! Она погрузила его в хаос неуправляемых эмоций. Гордин злился, мучился, вожделел, презирал себя… И был готов совершать новые подлости. Мамин сынок, капризный шестилетний мальчик, спрятавшийся где-то на самом донышке Глебовой души, кричал взрослому мужчине: «Это все она, это она виновата! Ты должен ее наказать!».
Гордин снова открыл страничку Саши Корбус с уже знакомой аватаркой. Односторонне освещенное девичье лицо пристально смотрело на Глеба карим глазом и едва заметно улыбалось половинкой пухлых губ. Казалось, девчонка насмехалась над ним. Что ж, он готов принять вызов.
– Напрасно ты так самоуверенно улыбаешься, соплячка! Я с тобой не закончил. Мы еще встретимся!
Апрель 20Х2 г.
– Ну, что у тебя новенького? Ух ты, неплохо! Где это ты такое щелкнула?
Пока в микроволновке разогревался холостяцкий ужин из замороженных продуктов, Гордин сидел за кухонным столом и с интересом разглядывал на экране ноутбука новую работу Корбус. Ежевечернее «общение» с Сашей вошло у Глеба в привычку и скрасило его одинокие вечера.
На фотографии пожилой мужчина стоял на пороге, и стеклянная дверь резала его фигуру пополам. Лысая черепашья голова, вся в возрастных пигментных пятнах, высунулась на улицу и зеркально отразилась назад в витринном стекле. Мужчина смотрел на идущих мимо прохожих, а его перевернутое лицо так же пристально изучало бледное отражение жизни. Словно два мира – реальность и Зазеркалье. И старик, застывший на границе этих миров.