Ответом послужила тишина, заполнившая мозг, набатом отдающаяся где-то в уголочках сознания. Сердце сжалось, и я подошёл ближе. Глаза сразу же стали влажными. Поначалу я рыдал, когда приходил к ней. Рыдал, как ребёнок, а теперь эмоции притупились. Может быть, дошло осознание того, что слёзы — слабость. Просто человеческая слабость, не более того.
— Я должен признаться тебе… У нас будет ребёнок. Малыш от суррогатной матери. Ты ведь так сильно хотела дочку. Ты рада? Ве-е-ер! Ну, пожалуйста, ответь мне! Не губи последние крохи надежды! Ты же хотела ребёнка! Ну?!
Я проглотил тугой ком, вставший в горле, и шмыгнул носом. Нет. Она не ответит. Никогда не отвечала. Почти четыре года грёбаной комы отнимали у меня надежду на то, что однажды она сможет вернуться. И все же это чувство никогда не покидало окончательно.
Услышав скрип двери, я обернулся. На пороге стоял её лечащий врач. Наверное, дежурил сегодня. Я уже потерял счёт графику их рабочих смен; это раньше околачивался у порога его кабинета, а теперь многое изменилось. Я устремил на мужчину взгляд.
— Роберт Елисеевич, добрый вечер!
— Здравствуйте! — сухо ответил я.
— Можно поговорить с вами?
— Секунду. Я поцелую жену перед уходом.
Он вышел, позволяя нам с Верой побыть наедине. Я приблизился к ней и сжал прохладную руку, от которой тянулось несколько проводов к разным приборам. Поцеловав жену в тыльную сторону ладони, всё-таки сморгнул непрошеную слезу.
— Прости, милая, я должен идти… Я приду к тебе с цветами в следующий раз.
Пересилив желание распластаться рядом и остаться с ней, я всё-таки вышел в коридор, где меня дожидался врач.
— Роберт Елисеевич, я должен сказать вам, что медицина бессильна. Мы ничего не сможем сделать с Верой Александровной. Вам следует подготовиться и подписать соглашение на отключение аппаратов.
— Вы совсем охренели? — взревел я. — Не дам согласия! Я уже говорил об этом! Катитесь вы к чёрту!!!
Развернувшись на месте, я поспешил на улицу, потому что мог бы убить этого гада на месте. Как он смел говорить мне это из раза в раз, если я четко дал понять, что до последнего буду поддерживать состояние жены с помощью этих машин? До своего последнего, мать его, вздоха!
— Вы делаете хуже не только себе, но и ей… Отпустите её, если любите! — отражаясь эхом от стен коридора, донеслось его напутствие следом.
К чёрту!
Я выскочил на улицу, хватая ртом воздух, и поспешил к машине. Даже ветер, кажется, совсем стих, чтобы не тревожить меня. Кислорода не хватало, в груди становилось теснее от каждого рваного вздоха. По пути я написал сообщение Ксюше. Если она решила меня игнорировать, то дорого заплатит за это… А вдруг с ней на самом деле что-то случилось?