Но Деб его не слышит, она вообще в постели с ним теряет голову, и Шону это нравится, но только не сейчас. Поэтому рука с горла переползает на губы, запечатывая. И Деб, извивающаяся, жаркая, с умоляющим взглядом и закрытым ртом смотрится нереально горячо.
— Хочешь кончить, малыш? — опять шепчет Шон, чувствуя, что и сам на грани. Деб кивает, откидывая голову назад, за руль. Ее всю трясет, ноги обнимают его бедра, непроизвольно побуждая двигаться сильнее. Шон усмехается. Командирша. Его. Трогает клитор, всего пару раз, и Деб кончает, выгибаясь и дрожа всем телом. И хорошо, что Шон не убирает все это время руку от ее губ, а то бабушка Барб точно узнала бы много нового о своем невинном цветочке.
И не факт, что Шон в этом случае сохранил бы комплектность.
— Слушай, я понял, почему ее зовут "Та самая МакКорни", — бормочет Шон, с досадой разглядывая односпальную узкую кровать в гостевой. Лучше на полу спать, ей-Богу… Все равно ночью грохнется. Даже в тюряге у него койка шире была.
— Ничего, это одну ночь, — успокаивает его Деб. Шон с удовлетворением видит на ее лице мягкую блуждающую улыбку. Кто молодец? Он молодец! — А потом поедем к родителям. Я звонила, они послезавтра с утра приедут уже в город. Должны.
— А называют меня так, кстати, совсем не поэтому, — скрипит сзади голос бабки, и Шон ударяется головой о притолоку от неожиданности. Бл*, привидение! Ходит тихо, как ведьма!
— А почему? — проявляет он вежливость, хотя лично ему мерзкого старушечьего нрава вполне достаточно, чтоб ей и похлеще прозвище навесить.
— А пусть тебе внучка расскажет. Заодно и подумаешь хорошенько, прежде чем ночью к ней в койку лезть.
Старуха уходит вниз, ворча по пути что-то о распущенности современной молодежи, проклятых хиппи и белой южной швали.
Дебби только головой качает, потом ловит вопросительный взгляд Шона, вздыхает.
— Пойдем на крылечке посидим.
— Ну пойдем.
Шон прихватывает сигареты, чтоб всласть подымить перед сном. Он уже смирился, что сегодня ночью ему до Деб не добраться, поэтому старается уговорить организм утешиться только дозой никотина.
Они садятся на крыльце, Шон мягко вполне невинно со стороны обнимает Деб одной рукой, держа в другой сигарету. Все выглядит мило. А вот что делают его пальцы в ее трусиках, и почему Деб периодически вздрагивает, знать никому постороннему не нужно.
Деб тихонько рассказывает историю появления прозвища, и Шон даже отвлекается от мягкой плоти под своими пальцами, потому что реально прикольная история. И познавательная, да.
Оказывается, бабка Деб примерно в году так восьмидесятом поймала и обезвредила бежавших преступников. В одиночку, ага. С помощью этого самого обреза.