А в этот раз Данил именно ловил мои ощущения, словно вслушивался в меня, ждал реакции на свои действия. И я была уверена, стоит мне показать, что я чем-то недовольна, он тут же прекратил бы. И попробовал по-другому.
В подъезд Данил занес меня на руках. Легко, как ребенка. На четвертый этаж. И не запыхался даже.
А уже в квартире его потребности переполнили край. Потому что мы не дошли до спальни.
Он поставил меня на ноги в коридоре, простонал:
- Не могу больше, малыш...
И резко подхватил меня под ягодицы, жадно и неистово целуя, кусая мои дрожащие губы, оставляя следы на шее. Раздался треск, и пуговица дубленки улетела куда-то в сторону комнаты, не выдержав напора его рук. Концертная блуза неожиданно оказала больше сопротивления, лишний раз подтвердив свое натуральное шелковое происхождение. Но, конечно же, долго не продержалась. Данил буквально зарычал, низко и так будоражаще, что у меня подкосились бы ноги, если б я имела возможность стоять, настолько ему понравилось, как выглядит моя грудь в простеньком закрытом бюстгальтере. Тоже, само собой, долго не прожившем после этого рыка. Я была настолько не в себе, настолько одурманена происходящим, напором Данила, его зверскими подчиняющими поцелуями, его жадными грубыми ласками, что ничего не имела против уничтожения моего единственного концертного гардероба.
- Нахера брюки нацепила, - еще ниже и басовитее прорычал он, резко расправляясь с молнией и буквально раздирая на мне остатки одежды, словно ножами разрезая. В итоге я осталась в дубленке, лоскутках одежды, болтающихся где-то у коленей. И в сапогах. Купленных сегодня. На чудесной, острой шпильке.
Я скрестила ноги на талии Данила и с готовностью выгнулась, когда он сделал резкий рывок, заполняя меня одним движением до упора. С влажным позорным хлюпом. Я и не подозревала, насколько уже мокрая, насколько готовая для него! Насколько меня саму завели его несдержанные грубые движения.
Он замер, прижавшись ко мне так тесно, словно хотел впаяться в меня, стать единым целым. Не отводил бешеного взгляда от моего запрокинутого потерянного лица, и в глазах его горели смутно знакомые огни. Как у животного. У волка, что привиделся мне сегодняшним туманным утром. Я, как загипнотизированная, не могла оторвать от него взгляда. Словно в бездну падала. Он утаскивал за собой.
А потом он начал двигаться. Мощно и сильно, заставляя меня вскрикивать и выгибаться в ответ на каждый ускоряющийся толчок его тела. Данил каждым своим движением во мне словно подталкивал мое бедное измученное сознание к пропасти, к черной дыре, за которой только пустота, только тьма беспросветная. А он - единственная опора в этом безумии. И я цеплялась за него с отчаянием утопающей, стремилась навстречу, растворяясь, теряя себя.