Я безнадежно опоздала. Последний автобус ушел пару часов назад. В темноте пустынной улицы стук каблуков отдавался гулким эхом. И зачем было цеплять на каблуки ботильонов металлические набойки? Сейчас я, как никогда, подходила на роль идеальной жертвы: белокурая, хрупкая девушка в коротком бежевом пальто, узкой юбке, своей длиной слегка прикрывающей колени, обтянутые ажурными колготками и с крохотной сумочкой на цепочке, беспомощно болтающейся в судорожно сжатых пальцах.
Откинув длинную челку, я поцарапала лоб обломанным пару часов назад ногтем. Выхватив антисептическую салфетку, я обработала поврежденную кожу и испуганно развернулась: может, это лишь игра моего воображения, но я была уверенна, что только что кто-то был рядом со мной, и стоило мне обернуться… На ладонях выступила испарина, и противный липкий страх прокатился по позвоночнику. Пытаясь не поддаваться панике, я мысленно твердила, что это невозможно, что наш захолустный городок слишком далек от имперской столицы, а значит, здесь не может быть… Едва различимая во тьме тень скользнула на границе видимости. Теперь я знала, что не ошиблась, и жить мне осталось считанные мгновения. Как-то сразу в груди развернулась пружина, не дающая мне дышать. Зачем бояться, когда уже поздно, и нельзя ничего изменить?
Я все время торопилась, пыталась произвести впечатление на тех, кого презирала, берегла безупречную репутацию, откладывала на завтра… Все откладывала. Так и не решилась купить настоящие атласные простыни, записаться на курсы йоги, подать заявку на репродукцию и высказать все Жанне, подруге, которая увела моего парня. Так часто я заглядывала в витрины магазинов и водила пальцами по рекламным проспектам туристических фирм, но даже колготки покупала на распродажах.
Вдруг пришло обидное понимание, что все, что я накопила, достанется сводной сестре, которая откровенно меня недолюбливает. Да, что уж там, ненавидит меня эта девица, за то, что бабушка мне квартиру отписала, а ей
— лишь книгу собственного сочинения, по этике. Понять-то сестрицу можно, я бы, может, тоже… Хотя, вот тут пометочку стоит поставить — Кариса не умеет ненавидеть. Вообще. Даже, когда меня собака в заповеднике покусала, или когда гопники отняли сумочку с зарплатой и отпускными вместе с надеждой на отдых на море, или когда сосед сверху залил кипятком, и, даже… Короче, не умею я ощущать это конкретное чувство. Может, потому всегда стараюсь быть хорошей, удобной, как домашние тапочки. Столько поводов было, а я все малодушно прощала, отпускала, искала и, что удивительно, находила оправдания каждой несправедливости, происходящей в моей короткой жизни. Откуда во мне эта смиренность я не знала, просто воспринимала, как данность, и никакие тренинги не вытянули из меня даже зачаток такой нужной мне здоровой злости и болезненной ненависти. Вдруг здесь, прямо посреди раскрошенного асфальта неосвещенной улицы, между серых домов с безразлично взирающими на меня окнами, я больше всего пожалела о том, что никогда по-настоящему не испытывала этих эмоций. И даже сейчас, когда мое тело будет растерзано в кровавые клочья, и душа будет запрятана в камень, я не могу заставить себя ненавидеть виновного в моей смерти.