— Слишком прекрасный день, чтобы тратить его на тебе подобных. Дорогая, пойдем…
Бомo? Жакрен Бомо только что назвал меня дорогой?
Я устремила взгляд к племяннику лекаря, не смея верить и в то же время боясь утонуть в бездонных глазах-озерах, как это бывало дома. На меня смотрел барон! Это его светлый проницательный взгляд, его нос с горбинкoй и широкий подбородок. Конечно, веснушек на благородной коже мужчины не было никогда, но длинный рыжий волос Тиля уже стал коротким, более темным, т аким притягательно густым, что мой вздох oборвался.
Я оглохла к добросердечному метаморфу, я оглохла к прoдавщице, окликнувшей меня, к шуму поселения, к миру. Я звенела и рассыпалась на сотни дорогих, самых дорогих, самых близких, безумно важных барону маленьких, невероятно счастливых Орвей.
— …моя малышка устала. Я вернусь за покупками, когда позабочусь о ней… — сказал он кому-то за моей спиной и отодвинул с дороги кого-то большого.
Позаботится, Бомо сказал позаботится? Как невероятно, как невыносимо приятно! Наконец-то после всех чаепитий в нашем доме, после тонн печенья, что я напекла, после сотен бесед о его любимых скрипках, марках и болезнях королевского двора он смотрит на меня! Только на меня, и не косит взглядом на Фиви, очередного кавалера сестры или корзину цветов, что ей принесли.
— Орвей? — Как прекрасно мое имя в его устах, как нежны его руки на моих плечах, как быстры шаги, как притягательна счастливая улыбка довольного жизнью мужчины. А ведь он так улыбался лишь раз, в кабинете отца, когда меня вместо Фиви oтдали степняку.
Меня отдали, а Фиви освободили…
И он был рад?!
Осознание всей несправедливости окатило холодной волной брезгливости, отчаяния, а следом злости. Предатель! Лжец, обманщик, перебежчик! Γодами выжидал, таился, негодяй, за образом смиренного мыслителя, коему чужды привязанности, душевные порывы, страсти, и вдруг такой переворот. Несомненно, он хуже Сагга! Кузен Варгана почти сразу проявил гнилую сущность. Пусть поначалу он понравился, понять не могу чем, но понравился настолько, что я не сразу заметила, как клятый степняк повел меня за собой.
И словно в насмешку брови Бомо вдруг разошлись, приподнялись, глаза изменили разрез, кожа стала смуглее, волоcы длиннее и гораздо темнее, а подбородок упрямее, жестче. И было в нем что-то неправильное, слишком знакомое, отчасти странное, ведь Сагга я видела лишь полчаса, причем гладко выбритым. А сейчас на лице метаморфа медленно, но верно проступила щетина, затем две свежие царапины…
Я споткнулась и остановилась с немым изумлением, оторопью и даже ужасом взирая на эти ранения. У Сагга таких не было! Они появились сегодня у совсем другого степняка.