Стас поцокал языком и заявил:
– Смотрю, ты нормальный парень, кем бы ты ни был, потому гражданская ответственность заставляет меня предупредить: поаккуратней с этой мегерой. Она только притворяется миленькой, но не представляешь, в кого обращается, если перейти ей дорогу. До следующего перекрестка я успею пару эпизодов пересказать из ее институтской жизни.
– Заткнись! – заорала я во все горло. Зато водители за Стасом перестали жать на клаксоны и начали его объезжать. – Кто бы говорил! Самый главный придурок света! Я до следующего перекрестка смогу десяток эпизодов вспомнить – в пример твоей мерзопакостной натуры!
Стас, доведя меня до белого каления, рассмеялся, и кинув только «Пока, дзюдоисты!», прибавил газа. Я еще несколько секунд пыталась разжать кулаки, а потом повернулась к Денису.
– Полина! – его вид показался очень укоризненным, хуже, чем у тренера. – Кажется, тебе тоже не помешает поработать над самообладанием!
Я смутилась. Денис слишком плохо меня знает, потому еще не в курсе, что неврозы у меня случаются только в присутствии одного индивида, а во всех остальных случаях я ангел во плоти. Но словами такое вкратце не объяснишь, я и пытаться не стала.
Зато на тренировке мне впервые удалось уложить семнадцатилетнюю соперницу на пол. Вот, что делает ярость, если ее направить в нужное русло. А если против меня Стаса поставить, так я сразу смогу драться как чемпион боев без правил!
* * *
Работа так или иначе шла, Веста так или иначе цвела, Стас так или иначе раздражал, а я по вечерам, приходя домой, поймала себя на том, что невольно прощаюсь с квартирой. Хорошо здесь, уютно и к офису близко. Кто меня за язык тянул такую ставку принимать? И не сразу я заметила, что Веста только со мной разговаривает сквозь зубы. Она специалист, но никто ей не давал права высокомерно оценивать мою работу, будто у нас начальник отдела сменился. Я так и не поняла причины ее неприязни, но напряглась. Это что же получается? Веста меня невзлюбила, да еще и из квартиры по спору выезжать? Стас вон только ржет с ней, а мне тихонько заявил:
– Дурная ты все-таки, Полька Луговая. Я ровно две недели продержусь, а сразу после пущусь во все тяжкие. Может, еще на что-нибудь поспорим? Стоп, а у тебя еще хоть что-нибудь есть? Спорим на твою помощь в борьбе с твоей матерью и Жильцовым, что я и три недели продержусь? Целых три! Предложение строго ограничено, ты только глянь, какая у нее грудь из разреза торчит!
Прорычала сквозь зубы. А с квартиркой окончательно попрощалась. Повелась же, просто повелась на очередной развод, дурой он меня правильно называет.