Колдовство.
– Стас! – Дора позвал друга.
А тот не двигался. Замер, как изваяние, врос в землю и даже не моргал. Запах колдовства приторный и сладковатый становился сильнее. Дорофей с трудом поднялся и посмотрел туда, куда был устремлён взгляд рыжего парня.
Совсем рядом среди стволов могучих сосен стояла на половину обнажённая женщина. Грудь её белая с сосками тёмными. От неё Дорофей резко отвернулся, словно не груди это, а фары автомобиля слепящие в темноте. Темноволосая, глаза чёрные бездонные, старая уже лет двадцать пять.
– Стас, – Дорофей теребил руку друга, с опаской оглядываясь по сторонам. – Бежать надо.
Но Стас не двигался. Внюхивался в воздух, каплями пота покрылся. Из приоткрытого большого рта потекли слюни. Глаза его темнели с каждым вдохом, становясь глубоко-синими.
Вот женщина упала на землю и обернулась бурой волчицей, побежала вглубь леса, исчезая в тумане. И рыжий парень страстью опьянённый, за самкой вперёд ломанулся.
Дорофей его и поймать не успел, волком друг исчез в тайге.
Сердце Дорофея колотилось в испуге. Запах крови убитых волков. Убили. Друзей убили, шкуры с них сняли. Стиснув клыки, он сжал кулаки и решил до конца с убийцами сражаться. Только силы не равны. Загнанным зверем, парень метался по кругу, вооружённых мужчин. Они смеялись над ним, стреляли ему по ногам, вынуждая подпрыгивать.
– Харэ! – раздался грозный голос. Волки отступили от Дорофея.
Вперёд вышел вожак, низкорослый мужчина в клетчатой рубахе с коротким рукавом. Ни дать, ни взять, рабочий из колхоза, комбайнёр или слесарь. Вот так живёшь рядом с людьми и не знаешь, что они волки лютые.
– Сопляк ещё, – сказал один из пришлых, покручивая на пальце пистолет.
– Это Петровскова племянник, он клану Камских принадлежит, – сказал главный. – Рано нам туда ещё лезть.
Оборотни стали расходиться. Дорофей огрызался, пытался броситься на обидчиков, но упал и зарыдал от своего бессилия. Он рыдал отчаянно, не стесняясь, слёз, клятвенно обещая себе, что это последние слёзы в его жизни. И когда он вырастет, то обязательно отомстит.
Обернулся волком и завыл. Выл протяжно с горечью, пока от ранений не потерял сознание.
Болел бок, что-то внутри, может ребро сломали гады? На шее жгло рану, а вокруг неё обдавало приятным холодом. Слабость и горе. Слух проснулся раньше, чем Дорофей глаза открыл.
– …а я знаю?! Трое осталось в живых, две девчонки, спрятались, чудом уцелели и мой племянник, – это голос дядьки Максима. Приятный юношеский голос, хотя Максиму уже тридцать два.
К больному боку приложили прохладную повязку, и Дорофей открыл слипшиеся веки. Через щёлки больших голубых глаз рассмотрел Лику.