Маша спала в обнимку с подругой, чтобы согревать её по ночам. Санька прижимала к себе Машину руку, как плюшевого медвежонка, и плакала иногда. Приходилось её гладить, целовать и кутать. А по утрам насильно поить молоком с мёдом.
Это был третий день, как волчицы добрались до фермы. Утром было холодно, и шел дождь. Барабанил приглушенным звуком по временной крыше, убаюкивал больную Сашу. Было так лень вставать, но Мария заставила себя.
Платье её коричневое изрядно поизносилось. Чтобы не позориться грязным воротником, девушка его просто оторвала. И каблуки у туфлей попросила Костю оторвать, чтобы удобней было ходить. Телефон сел без зарядки. В доме была автономная подстанция, но не было такого зарядного устройства для телефона старого, кнопочного.
Спустившись по приставной деревянной лестнице в холодные сени, Мария, обняв плечи, поспешила в дом. Открыв дверь, обошла стороной незнакомого деда и встала спиной к русской печке, которую растопила Аня.
Дед, о котором Маше уже рассказывали, кроме охоты и рыбалки занимался пасекой. Это он приносил молодоженам мёд и подкармливал рыбкой.
Было ему за сорок, но на вид все семьдесят. Одежда его грязная, засаленная, отдаленно напоминала охотничий костюм. У него было искорежено все лицо, один желтый глаз светлел на загоревшей мрачной коже. Одна рука безвольно висела, другая имела закрученные неестественно в прошлом переломанные пальцы. При этом старый волк нагибался вправо, у него были сломаны какие-то кости внутри и неправильно срослись. Одна нога кривая, другой не было, привязан костыль. При этом он остался жив, точнее, бывшего альфу Павел Геннадьевич пощадил и отправил доживать свой век в дальний уголок владений.
— Из-за леса, из-за гор едет дедушка Егор, — сказала Маша вместо приветствия.
— Этты Лёшжена? — он очень странно говорил, потому что Павел еще изувечил ему язык.
— Это я, — уверенная в том, что этот дед её точно не выдаст, спокойно смотрела на него и на то, как он на временный самодельный стол ставит бочонок с мёдом и, вытягивая свой костыль, сваливается на монументальную табуретку из пня.
— ЧёЛеш бицабудет?
— У него выбора нет, — вздохнула Маша, поглядывая, куда там Аня пропала, особо с дедом общаться не хотелось.
— Если Воев альфабуде, то конецЮжны, — засмеялся он беззубым ртом. — Лёшзверь пошибче Пашбудет. Паш когда меня сверг, — ему казался этот рассказ смешным, — жену моюбил, детей трех сгрыз и соратников с семямибил. Пол стаивутиль! Лёшкакпап, детей баб все сдохнут. Оставшуюстаю добьет.
— Я постараюсь не допустить этого, — Маше не нравилась её профессия утихомиривателя волка, но другой работы не было. — Я человек.