— Надо же, — не удержался от реплики Женька. — А ведь это, похоже, «Тигр». Спеназовцев машинка. Редкая штучка.
Дверца «уазика» с правой стороны распахнулась, и на тротуар неторопливо выбрался милиционер с нашивками старшего сержанта.
— Документики приготовили, — уронил он негромко, но так, что услышали все.
— А представиться? — тоже негромко ответил Женька.
— Что сделать? — удивился старший сержант.
— Представиться, — не обращая внимания на красноречивые взгляды Никиты и Маши, повторил неугомонный Женька. — Я уже не говорю о том, что в российской доблестной милиции вообще и в московской в частности принято сначала желать людям здравия.
Внутри «уазика» отчётливо воняло бензином, дешёвым кожзаменителем и ещё чем-то кисловатым и крайне неприятным.
— Блевали здесь, что ли? — поморщилась Маша.
— Скорее всего, да, — сказал Никита. — Уж выпившего-то народу в этой будке на колёсах перебывало немерено.
— Давненько меня в ментовку не забирали, — сообщил Женька. — Забытое ощущение.
— Век бы его не вспоминать, — хмыкнул Никита. — Молодец, вообще. Где это видано — с ментами препираться? Ишь, не представились ему.
— И здравия не пожелали, — сочувственно добавила Маша. — Бедненькому.
— Да бросьте вы, — махнул рукой Женька. — Нас бы в любом случае замели. Я как его фуражку увидел, так сразу понял, что мы попали. И попали по-крупному.
— А что с его фуражкой? — удивилась Маша. — Я ничего особенного не заметила.
— Герб СССР у него на фуражке, — пояснил Никита. — Вместо нашего родного и двуглавого российского орла.
— И кокарда со звёздочкой, — продолжил Женька. — А должна быть просто трёхцветная. Как флаг.
— Вы в этом уверены? — спросила Маша.
— Как бог свят, — серьёзно перекрестился Женька.
— Абсолютно, — подтвердил Никита.
— Надо же… — произнесла Маша, — а я и не заметила. Впрочем, это вам, мальчишкам, положено во всякой форме и знаках отличия разбираться, а мы, девушки… Хотя глупости говорю. От страха, наверное. Не знаю, как вам, а мне не по себе. Кстати, вы можете хотя бы приблизительно сообразить, где именно мы едем?
— Как? — пожал плечами Женька. — Окон-то здесь, считай, нет. Да и ночь.
И действительно — через забранное толстой проволочной сеткой единственное окошко, ведущее в кабину водителя, рассмотреть что-либо было почти невозможно.
— Свернули мы один раз. Налево, — сказал Никита. — И с тех пор всё время едем прямо. Но это мало о чём говорит.
— Да уж, — согласилась Маша и тут же задала следующий вопрос: — А вообще соображения есть хоть какие-то по поводу того, что происходит?