Всю эту неделю Мика жила в напряжении. Хоть от матери, по сути, защиты никакой, но всё же при ней было спокойнее, чем вот так, с ним наедине.
Он, в общем-то, больше обычного не цеплялся. Цедил только: делай то, делай это, после школы не задерживайся. И сверлил своими рыбьими глазами.
Она — где пропускала его слова мимо ушей, где вяло огрызалась, но сильно не перечила: боялась его, хотя не признавалась в этом даже самой себе.
В тот день её позвала к себе одноклассница. А Мика и рада была пойти куда угодно, только б не домой. До вечера время пролетело быстро, а когда она всё же объявилась, Борис Германович встретил её в коридоре со словами:
— Где была?
В голосе его отчётливо звенели угрожающие нотки. Да и в глазах, обычно бесстрастных, читался еле сдерживаемый гнев.
Наверное, можно было бы придумать какую-нибудь правдоподобную уважительную причину, но Мика лишь гордо прошествовала в свою комнату. Не хватало ещё оправдываться перед ним. При том что ничего дурного она не делала, просто посидела у подруги, потом они прошлись по набережной, ну и всё.
И ладно бы, поздно уже было, а так — светло, людно, даже вон дети во дворе носятся. Да и не беспокоился он, просто его злило, что кто-то смеет не слушаться.
Так что решила: она не мать и пресмыкаться тут не собирается.
— Где была, спрашиваю! — Отчим схватил её за локоть, рывком развернул к себе.
— Гуляла! — с вызовом ответила Мика, попыталась выдернуть локоть, но тщетно. Он лишь крепче сцепил пальцы. — Руки убери!
— Ах ты маленькая дрянь! — прошипел он. — Гуляла она, шалава малолетняя.
— Отпусти! Сволочь! — вспылила она от несправедливого оскорбления.
— Зубки научилась показывать? Распустила тебя мать. Вырастила шлюху. Ничего, я научу тебя старших уважать, дрянь строптивая.
— За что тебя уважать? — запальчиво огрызалась Мика, отчаянно пытаясь вырваться из его захвата. — Ты же больной урод. Садист. Извращенец. Убери от меня свои мерзкие ручонки! Старый козёл…
Но чем сильнее она билась в его руках в попытке высвободиться, тем больше он зверел. В какой-то миг он пребольно вывернул ей руку, заставив согнуться пополам. Тут же зажал её голову в сгибе локтя. И зажал так крепко, что сдавил шею точно удавкой.
Мика начала задыхаться, ловя воздух ртом. Из выпученных глаз брызнули слёзы. Вены вздулись. В ушах грохотал пульс, заглушая его ругательства. А потом он поднёс вторую руку к её лицу, зажал ладонью рот и нос.
Вот теперь она запаниковала. Отчим душил её! Не до конца — отпускал на несколько секунд, а потом снова.
Мике казалось, что эта адская пытка длилась бесконечно. От ужаса она ничего не соображала. Хаотично и бесполезно дёргалась. Хватала руками воздух. Слова его слышала и не понимала.