Пару движений, росчерков лезвия — и проблема решена, можно снова спать спокойно, не боясь, что тебя заменят, что твоё законное место отнимут, лишат самого важного.
Ну же, чего ты ждёшь? Растопчи! Растопчи соперника, пока сам не оказался на его месте! Жестоко? А разве с ним, с Сивером, судьба поступила лучше? Злобная тварь! Знатно посмеялась над его мечтами, растоптала надежды, превратила благородного принца драконов в ревнивое, не знающее покоя чудовище.
У него ведь ничего не осталось, кроме любимой женщины и сомнительного статуса при её дворе. От всего он отказался, чтобы быть с ней — жестокой королевой, не способной хранить верность.
Думаете, он не слышал глумливые шепотки за спиной, не ловил презрительные взгляды от фаворитов-однодневок? И разве многого хотел — быть единственным, если не любовником, то хотя бы мужем?
Нет, ушастый, прости, но ты опасен. Чересчур смазлив. И этот твой запах невинности, на который так падки драконы…
Он умрёт, убьёт, но свою истинную, свою Миалэ не отдаст никому.
Теперь, когда она переродилась в это удивительное создание, милое, забавное, нежное, всё, чего хотел Сивер, — купаться в её тепле. Отогреваться, пока есть возможность. Пока память к Мхил Дракар не вернулась. Пока…
В дверь постучали.
Проклятье!
От неожиданности он дёрнулся и едва не выронил нож. Посмотрел на дверь. Узкую полоску света под ней заслоняла тень. Принюхался, прислушался — Миалэ. Её запах. Её дыхание.
Научилась же подкрадываться незаметно. Или это он непозволительно потерял бдительность, погрузившись в мысли?
Что она тут забыла ночью? Неужели пришла к эльфийской патаскушке?
— Вечер? Ты спишь? Можно войти?
Сивер скрипнул зубами.
Как не вовремя! А впрочем… Впрочем, с исполосованной щекой лесная фея растеряла изрядную часть шарма.
— Приятного пробуждения, красавчик, — прошептал он спящему сопернику и распахнул оконные рамы.
Ветер надул широкие неровные крылья, хранящие следы старых ожогов.
Глава 21
Эльф
Сколько прошло времени? Сколько минут, часов он, сгорбленный, неподвижный, сидел на кровати, вперив невидящий взгляд в окно. Распахнутые деревянные рамы, скрипя, покачивались на сквозняке. Ветер колыхал невесомый тюль. Надувал его, будто прозрачные крылья феи, будто паруса корабля-призрака.
Он урод.
Теперь он урод.
Засохшая кровь коркой стянула левую щёку. Скрыла безобразную рану, протянувшуюся от виска к уголку губы. Шея, ворот ночной рубашки, одеяло и простыни — всё было покрыто бурыми пятнами. Подняв руку, он коснулся искалеченного лица, и болезненная судорога согнула плечи.