Богдан словно обессилел под прессингом матери. Тем более, что в ее аргументах имелось немало «рациональных зерен». «А что если и в самом деле попробовать? Черт с ней с этой переспелой страхолюдиной, как-нибудь притерплюсь, если в самом деле выгорит это дело. Тогда можно хотя бы материально жить как человек. Все лучше, чем нынешнее существование…», – проносились в его голове мысли.
– Надеюсь, я тебя убедила? Теперь слушай и запоминай. Ты завтра же с утра едешь в свою шараш-монтаж бригаду и берешь расчет. Смотри, чтобы тебя не обсчитали. Деньги нам сейчас понадобятся, даже те гроши, что тебе заплатят. До понедельника, пока эта квартира в нашем распоряжении, ты живешь здесь, а потом мы снимем тебе жилье. Я знаю, где это можно сделать недорого. За все это время мы приводим тебя в божеский вид и придумываем тебе правдивую легенду, например о непризнанном гении, которого совсем не ценят на родине. Вот он и приехал в Москву за признанием. Я, конечно, шучу, но что-то в этом роде сейчас вполне может, как это говорят, прокатить. Отношение к Украине здесь после Майдана ухудшилось и гонимые там здесь воспринимаются неплохо. Помнишь, ты по молодости стихи сочинял, причем весьма недурные? Потом с этим дураками из УНА-УНСО связался и все забросил. Я твою тетрадь со стихами на квартире в Виннице спрятала. Позвоню Лене, чтобы нашла и срочно выслала. Можно раскрутить тему непризнания тебя как поэта, потому что ты писал стихи на русском. Это необходимо потому, что твоя потенциальная невеста просто фанат поэзии и для тебя это дополнительный шанс, если твои стихи ей понравятся. И вообще, если тебе удастся сблизиться с ней на почве литературы, именно ее можно использовать как наживку, на которую мы будем ловить эту московскую уродину и ее родителей…
Кроме всего прочего Галине Тарасовне в Москве особенно не нравились всевозможные мелкие чиновники, с которыми ей приходилось сталкиваться. Ее сын, как раз эти минусы московской жизни ощущал не столь болезненно. Его куда больше напрягало отсутствие «твердой почвы под ногами», что давало, прежде всего, наличие своего жилья и финансовая независимость. А так, многое ему в московской жизни нравилось. Конечно, не его конкретная жизнь, а то, как жили знакомые москвичи, или даже иногородние, которым посчастливилось каким-то образом обзавестись тем самым заветным московским жильем. Для него их жизнь казалась верхом комфортности. И если бы он жил так же, ему, наверняка, стали бы совершенно чужды взгляды, как матери с ее наследственной антимоскальской «философией», так и более мягкая позиция отца. Мать любила предаваться ностальгии, воспоминаниям, как хорошо жили в Донбассе при советской власти. Однажды Леонид стал свидетелем, как мать завела этот разговор в присутствии квартиросдатчика, брата основной владелицы квартиры: